Трепет. (не) его девочка (СИ) - Маар Чарли

— Добрый день, Карим Гаясович!

Через плечо я смотрю назад, и сначала упираюсь взглядом в широкую грудь, обтянутую черной рубашкой, затем поднимаю глаза и встречаюсь с темными холодными глазами мужчины, с интересом разглядывающими меня. К нему подбегает невысокая девушка моего возраста с копной светлых кудряшек на голове.

— Ты снова меня не слушаешь! Вот ты всегда так!

— Помолчи, Нимб, — пресекает ее мужчина, на миг оторвавшись от моего лица. — Сколько я буду говорить тебе, чтобы ты не отвлекала меня во время работы. Хочешь поболтать, езжай к подружкам и не мешай мне.

Девушка с необычным именем дергается и вжимает голову в плечи, словно ее ударили. Своим ледяным тоном этот Карим Гаясович напоминает мне отчима. Мне становится жаль девушку, которая, скорее всего, просто хочет провести время с этим человеком, кем бы он ей ни был.

— Вы от Рустама Багримова? — неожиданно спрашивает мужчина, переключая мое внимание на себя. Меня настолько поражает его вопрос, что я не сразу нахожусь с ответом, просто смотрю на него во все глаза и бестолково хлопаю ресницами. — Он говорил, что вы можете прийти. На столе в моем кабинете лежит ваша характеристика. Вы же Яна Алексеева?

Я несмело киваю.

Отчим, значит, уже доложил обо мне. Не сомневался, что я все-таки приду сюда? Хочу себя стукнуть за неконтролируемый трепет, который проносится по моему телу горячей волной. Мне следует чувствовать недовольство за его очередное вмешательство в мою жизнь, а я вдруг испытываю радость. Наверное, это связано с тем, что сейчас для меня очень важно получить эту работу, поэтому я и радуюсь. А так мне совершенно не нравится, когда он лезет. Абсолютно.

Карим Гаясович удовлетворенно хмыкает, затем смотрит на часы, сверкающие на мощном запястье мужчины. Интересно, сколько они стоят? Наверняка целое состояние. Отчим тоже любит носить такие.

— У меня сегодня нет времени, чтобы провести собеседование с вами, поэтому я бы хотел, чтобы вы пришли ко мне в среду. Скажем, в шесть вечера. Посмотрим, настолько ли вы разбираетесь в теме, как расписывал Багримов, — губы мужчины искривляются в усмешке, а глаза по-прежнему шарят по мне, цепкий взгляд словно пытается считать какую-то скрытую информацию. Что его веселит, и почему он так пристально меня разглядывает? И что отчим ему обо мне рассказывал? Они близко знакомы? Этот человек в курсе, что я прихожусь Рустаму Довлатовичу падчерицей?

— В среду, в шесть, — повторяю я, чувствуя себя неловко под взглядом мужчины.

— Форма одежды должна быть более официальной, — он смотрит на мою майку, а потом на коротенькие шорты, заставляя меня покраснеть. — Я за креативность, но и ее должно быть в меру.

— Хорошо. Я вас поняла.

— Натали, зафиксируй время, — отдает он указание девушке с ресепшена.

— Уже сделано, Карим Гаясович.

— Рустам говорил, что вы сами тоже рисуете?

Я вздрагиваю и даже отступаю на шаг назад, как будто меня толкнули в грудь, но быстро беру себя руки.

— Я… давно не рисую. Потеряла вдохновение.

Темные брови мужчины взлетают вверх.

— Мне нужен человек, который будет способен вкладывать в работу всю душу целиком. Искусство это не та профессиональная область, где можно выполнять свои обязанности механически. Раз вы потеряли вдохновение, то можете ли быть уверены, что эта работа вам подходит?

Сглатываю ком, образовавшийся в горле, и ногтями впиваюсь в ладонь, намеренно причиняя себя боль, чтобы не впасть в ступор от сказанных слов. А слова ранят. Ведь он прав, и я сама не хотела связывать себя с икусством, но ситуация с Сашкой вынудила меня. И что дальше? Сейчас он откажет мне в работе и мне придется искать что-то другое, а я даже не знаю, что. И вряд ли найдется много вариантов для студентки без опыта и возможности устроиться на полный день.

— Уверена, — произношу тихо. Понимаю, что лгу и себе, и ему, но отступить не могу, не имею права.

— Что ж… — мужчина потирает пальцем густую темную бороду и прищуренно смотрит на меня, — приятно было познакомиться, Яна. Встретимся в среду, — мужчина кивает и, обойдя меня стороной, направляется вглубь помещения.

Я выдыхаю, а потом вдыхаю так жадно, словно доступ к кислороду все это время был перекрыт, а теперь его открыли, вернув мне надежду на жизнь. Перевожу взгляд на девушку, что топталась за спиной Карима Гаясовича. Нимб, кажется. Она почему-то не спешит следовать за ним, а вместо этого окидывает меня ревнивым и неприязненным взглядом.

— Ты ему никогда не будешь интересна, — шипит девушка. — У него ведь есть любимая невеста, — последние два слова девушка произносит с такой злобой, что мне невольно хочется поежиться.

Не знаю, с какой целью она говорит это мне, но делаю вывод, что, возможно, эта Нимб безответно влюблена в Карима Гаясовчиа, и отчаянно пытается добиться его внимания. И конкурентки ей не нужны. Только я тут вообще не при чем.

— Тебе бы тоже перестать верить в то, что он однажды зинтересуется тобой, — говорю без злости, больше желая помочь девушке. Она такая молодая и хорошенькая, зачем ей тратить время на безответную любовь? Но Нимб неожиданно реагирует слишком бурно. Глаза ее начинают блестеть от слез, а губы дрожать. Она сцепляет пальцы в замок и открывает-закрывает рот, словно хочет что-то сказать в свою защиту или оправдание, но ничего не получается. На меня обрушивается лавина вины. Да зачем я это ей сказала? Я ведь даже не знаю ее. Советчица! Мало ли, что эта девушка чувствует и переживает! Может, она его любовница, и он использует ее, как часто поступают состоятельные мужчины со своими любовницами.

— Прости… я не хотела тебя обидеть. Это ничего не значит… В общем, лучше я пойду, — тараторю и спешу к выходу, чтобы не видеть удрученного лица девушки. Она стоит на том же месте и не шевелится. Через пару шагов меня будто пригвождает к полу, и я понимаю, что не могу просто взять и уйти. Возвращаюсь к ней и кладу руку на плечо.

— Может… ты бы хотела поговорить об этом? — спрашиваю, стараясь убрать из голоса лишнюю жалость. Не знаю, как ее, а меня раздражает, когда люди меня жалеют.

Нимб не отвечает. Просто вытирает текущие по лицу слезы и шмыгает носом.

Повинуясь какому-то порыву, я достаю из сумки блокнот и ручку. Пишу свой номер телефона, отрываю листок и сую ей в ладонь.

— Эмм, мы, конечно, не знакомы, и я обычно… так не делаю, но… короче, позвони мне, если вдруг захочешь выговориться. Знаешь, утверждают, что незнакомцу выговориться проще. Как бы рассказал и забыл. Так что… звони…

Девушка все так же молчит, только рука, смявшая листочек с номером и прижавшая его к бедру, указывает на то, что она прекрасно слышала, что я ей сказала.

Наконец, иду к выходу, и думаю, что совсем сошла с ума, раз начала помогать посторонним девушкам, безответно влюбленным в мужчин. Хотя, вряд ли она мне повзонит. Наверняка подумала, что я ненормальная, так что не стоит забивать голову рассуждениями о своем неожиданном приступе благородства и сострадания. Я бы тоже подумала, что человек ненормальный, если бы он сделал то же, что и я сейчас, и не стала бы звонить или писать ему.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Домой еду не сразу. Какое-то время гуляю по городу и представляю, каково это будет работать в галерее искусств. Справлюсь ли? Сумею ли отдать душу, как об этом говорил Карим Гаясович? Интересно, он будет моим непосредственным боссом? Он вообще-то не похож на человека, который любит искусство и все, свзяанное с ним. Обычно люди с его наружностью наталкивают на мысль, что они замешаны в какой-нибудь нелегальной деятельности. Но буду надеяться, что это не так. Вряд ли отчим стал бы проталкивать меня к человеку, который может быть опасен. Может, он не считает меня дочерью, но не думаю, что хочет причинить мне реальный вред.