Истинно моя (ЛП) - Роуз Николь

Я решаю эту проблему быстро. Я провожу ее обратно к узкому коридору на противоположной стороне гостиной. Каким-то образом мне удается избегать старинного журнального столика и кучи пряжи, выпадающей из корзины возле дивана.

Бабушка и Бетси болтают на кухне, радостно стучат кастрюлями и сковородками и спорят о том, кто испечет лучший чесночный хлеб. Уверенный, что они будут заняты, по крайней мере, в ближайшие несколько минут, я тащу Эмму в первую попавшуюся комнату, захлопнув за нами дверь.

Я ловлю короткую вспышку серо-желтой занавески для душа и такого же коврика, прежде чем маленькая ванная комната погружается в полную темноту.

— Теперь нас не поймают, — рычу я, нащупывая замок на двери, чтобы прикрыть все свои базы.

— Зейн, — шепчет Эмма с нервной дрожью в голосе. Я тоже слышу в этом волнение. Она хочет этого. Она просто боится.

— Шшш, ягненок. — Я прижимаю ее спиной к двери, уткнувшись носом в ее шею. — Я понял тебя.

— Я… я…

— Ты хочешь, чтобы я остановился?

— Нет.

Я выдыхаю, чертовски горжусь ею. Она застенчивая, милая и чертовски нервная. Но ей не терпится узнать, что между нами, и ей очень хочется, чтобы я показал ей, насколько это может быть хорошо. Я думаю, она просто боится отдать свое сердце мне в руки, хотя дает мне возможность разбить его.

Однако теперь она должна знать, что эти руки созданы для защиты каждой частички ее тела. Они были созданы для поклонения каждой частичке ее тела. Мне плевать, насколько беспокойна ее жизнь, насколько дики ее бабушки. Я никуда не денусь.

— Тогда откинься назад и позволь мне показать тебе, чего ты так жаждала с тех пор, как я поцеловал тебя в комнате отдыха. — Я осыпаю поцелуями дразнящий намек на декольте, открывающееся на ее рубашке. То, как она одевается, сводит меня с ума. Она не пытается скрыть свое пышное тело. Она этого не стыдится. Она одевается так, чтобы подчеркнуть то, что дал ей Бог. И, черт возьми, каждый раз, когда я ее вижу, мне хочется встать на колени и помолиться за женщин, сложенных как она.

— Я думала, ты сказал, что это были не поцелуи.

— Я солгал, — рычу я, стягивая верхнюю часть ее рубашки, чтобы поцеловать верхнюю часть ее груди. Иисус. Не могу дождаться, чтобы прикоснуться к ним. Я провожу рукой по ее боку, наслаждаясь тем, как она дрожит и стонет от моего прикосновения. Мне нравится, какая она чертовски мягкая.

— По крайней мере, ты признаешь это, — задыхается она.

— Признаю что? Что я готов сделать все возможное, чтобы сделать тебя своей? — Я прижимаюсь к ней своим телом, позволяя ей почувствовать, каким чертовски твердым она меня делает. — Что я буду лгать, обманывать и пробираться к тебе в сердце, если это то, что нужно, чтобы попасть туда? — Я прикусываю ее нижнюю губу, скользя рукой по ее юбке. — Что я провел последние несколько дней, дрочив почти до крови, думая об этих поцелуях? — Мои губы скользят вниз по сторону ее горла, ища пульс, бьющийся там. — Я признаюсь во всем, ягненок. Ты сводишь меня с ума.

— Ты тоже сводишь меня с ума… Боже мой! — Она практически уткнулась лицом мне в плечо, когда я обхватил ее киску сквозь трусики, не проявляя при этом нежности.

— Это мое, малышка, — рычу я. А затем я прижимаю свободную руку к ее сердцу. — И это тоже мое. Я намерен претендовать на оба.

— Зейн, — шепчет она сдавленным голосом.

— Ты хочешь кончить?

— Д-да. Нет. Я не знаю!

Ах, черт.

— Ты девственница, да, ягненок?

— Да, — шепчет она.

Если это не доказательство того, что она была создана для меня, то нет и ничего другого. Она ждала, чтобы отдать ее мне, так же, как я ждал ее.

Я отодвигаю ее трусики в сторону, выполняя теперь чертову миссию.

— Тебе действительно не следовало говорить мне это, если ты хотела удержать меня подальше, — бормочу я ей в кожу, проводя большим пальцем по ее обнаженной щелке. — Тебе повезет, если ты переживешь эту ночь и я не проскользну в твою кровать, чтобы взять это.

— Пожалуйста. О, пожалуйста. — Ее короткие ноготки впились в мои плечи, причиняя восхитительную боль, когда я впервые прикасаюсь к ней. Я хочу увидеть ее, хочу запомнить каждое выражение ее лица, но я выключаю свет, зная, насколько сильным может стать одно чувство, когда ты теряешь другое. Я хочу, чтобы она чувствовала каждую секунду этого.

Я играю с ней, касаясь каждой частички ее горячей маленькой киски. Она истекает для меня, липко-сладкая и практически умоляет меня забрать то, что принадлежит мне. Но я держу ее на грани, лениво водя пальцем по ее твердому клитору. Слушаю, как ее дыхание становится прерывистым, и она хнычет мое имя. Чувствую, как она дрожит в моих руках.

Чертов ад. Простое прикосновение к ней заставляет меня танцевать на лезвии бритвы. Мои яйца настолько полны, что болят. Мой член настолько тверд, что он рискует сломаться пополам. Она даже не прикоснулась ко мне, а я уже рискую кончить в штаны.

Что она делает со мной? Вопрос получше: как, черт возьми, мне убедить ее продолжать делать это до конца своей жизни?

Я обвожу ее узкую маленькую дырочку, сводя нас обоих с ума. Капельки пота скатываются по моей спине. Каждый мускул моего тела напряжен, пытаясь удержать меня от того, чтобы закинуть ее великолепную задницу себе на плечо, найти ближайшую спальню и брать ее до тех пор, пока она не начнет кричать, чтобы вокруг нас не рухнула чертова крыша.

— Тебе это нравится, ягненок? — спрашиваю я хриплым голосом, медленно вдавливая в нее толстый палец. Она корчится у двери, бормоча тихие мольбы. — Тебе нравится знать, что хотя бы часть меня сейчас внутри тебя?

— Да, — выдыхает она. — Пожалуйста, Зейн.

— Пожалуйста, что, ягненок?

— Пожалуйста.

— Скажи мне, чего ты хочешь, и я дам это тебе.

— Я… я…

— Скажи эти слова, Эмма. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить на меня.

Она говорила это тысячу раз во сне, но я хочу услышать это наяву. Нет, мне нужно услышать этот сладкий голос, умоляющий меня заставить ее кончить на меня. Я сойду с ума, если не услышу это в ближайшее время.

— Пожалуйста, — умоляет она.

— Нет, Эмма. Скажи эти слова.

— Пожалуйста, заставь меня кончить на тебя, Зейн, — шепчет она в отчаянии. — Пожалуйста.

Я стону, уткнувшись лицом в ее горло, и принимаюсь за работу, давая ей именно то, о чем она так сладко просила. Я прижимаю большой палец к ее клитору, описывая твердые круги, и сгибаю указательный палец вверх, ища ее самое чувствительное место.

Я узнаю его в тот момент, когда нахожу.

Испуганный крик экстаза срывается с ее губ, и ее внутренние мышцы дико трепещут. Она трясется в моих руках и разваливается на куски, ее липкие соки пачкают мою руку.

Я помогаю ей пройти через это, не отпуская, пока она не обмякает у меня на руках, задыхаясь. Как только она это делает, я отрываю ее от двери, прижимая к груди.

— Это было так же хорошо, как звучало?

— Да, — застенчиво шепчет она.

— Хорошо. — Я прижимаюсь губами к ее виску, вдыхая ее. — В следующий раз ты сделаешь это на моем языке.

— В… в следующий раз?

— О, ягненок, — тихо смеюсь я. — Тебе не следовало впускать меня через парадную дверь. Потому что теперь, когда я здесь, у меня нет намерений уходить, пока каждая частичка тебя не будет принадлежать мне. — Я поднимаю ее подбородок и целую ее губы. — Начиная с сердца.

— Зейн.

— Пошли. Нам следует уйти отсюда, прежде чем бабушка и Бетси придут искать и поймут, что мы здесь делали.

— Зейн!

Я игнорирую ее, прекрасно зная, что она пытается отговорить себя от того, чтобы влюбиться в меня. Однако для этого уже слишком поздно. Она бы никогда не впустила меня, если бы не была уже на полпути. Мы оба знаем, что она знает, что вся эта история с телохранителем — чушь. Но она все равно позволила мне провернуть это.

Она влюбляется в меня.

И я намерен быть здесь и поймать ее, когда она в последний раз соскользнет с края.

Глава восьмая