Развод. Мы больше не твои (СИ) - Гейбатова Мила

– Ты заглядываешь в смартфоны прохожих? И при этом абсолютно уверена в своем зрении? На ходу много людей могут показаться знакомыми. Тебе что–то там привиделось, а я выслушивай этот бред, – выплевывает Глеб.

– На ходу, может, и можно ошибиться, но ее телефон лежал рядом со мной, и твое лицо я видела там точно так же отчетливо, как и ваши фотографии, которые я получила на день рождение детей, – неожиданно спокойно говорю. – Это, кстати, было крайне унизительно. Подарок твой такой креативный. Сам не приехал, зато на фотосессию потратился. Да еще и делал вид, что ничего не произошло. Очень низко, Глеб, вот правда. Я такого даже врагу не пожелаю, а ты буквально вытер ноги о мать своих детей.

– Да не слал я никакие фотографии! – уже кричит Глеб. – И никто о тебя ноги не вытирал! И про блондинку, я вообще не знаю, если ты говоришь о Юле, то мы с ней исключительно по работе общались, приходится иногда приглашать моделей для рекламы. Но что тебя могло смутить, не понимаю! – удивительно, но мой муж оправдывается. – Пришли мне эти фотографии, я на них могу лишь рядом стоять с кем–то.

– Ну вы там точно рядом, ага, – равнодушно говорю. – Домой приедешь, увидишь, разложу их веером на столе, чтобы красиво было. В твоем сером доме будет яркое пятно.

– Ольга, – снова начинает злиться Глеб, – не ухудшай! Я еще раз говорю, пришли мне эти чертовы фотографии, а иначе я начну думать, что у тебя их нет! Или что ты только собираешься их сделать, воспользовавшись фотомонтажом, чтобы прикрыть свои грехи.

– Какие, к черту, грехи? Ты совсем?! Не та жидкость в голову ударила? Какие у меня могут быть грехи?! – и я опять на эмоциях. – То, что детям покупала заводское пюре, а не делала сама? Или, может, что не смогла их долго кормить своим молоком из–за гормонального сбоя после операции? А, наверное, в том, что гуляла с ними не всегда по два раза по два часа в день!

– Нет! – рявкает Глеб. – Тем, как ты их сделала!

Неожиданно. Такого аргумента я не ожидала от слова совсем.

– Прости, а как я их сделала? Воспользовалась современными достижениями науки? Действительно, это подвиг, особенно если рядом люди, до сих пор считающие искусственное оплодотворение чем–то неправильным, – намекаю на первую реакцию Анны Николаевны. – С такой шикарной поддержкой от самых близких, удивительно, что все удачно получилось.

– Особенно если биологический материал в итоге взят, не у законного супруга, да?

20

20

На несколько секунд в трубке повисает тишина. Пытаюсь осознать смысл того, что я только что услышала. Этот бред не может быть правдой, никто не может принимать подобное всерьез.

– Прости, что? – ошарашенная наконец произношу. – Ты совсем дурак, да? Это схоже с бредом о том, что дети, зачатые путем искусственного оплодотворения, ненормальные.

– Сама ты, – раздраженно отвечает Глеб. – Я тебе не досужие мифы пересказываю, а реальный факт.

– И в чем смысл этого факта? К чему мне просить чей–то чужой материал, если даже представить, что он у них всегда под рукой! – я все пытаюсь достучаться до разума мужа.

– Естественно, он у них под рукой, это ведь специализированная клиника! – он не принимает мой аргумент. – Ты разве не знала? И кто же у нас с проблемами в умственных способностях теперь?

– Отвратительно язвишь, раньше ты это делал более тонко, – отвечаю, а сама пытаюсь прикинуть в уме, реально ли предположение Глеба. – Тебе об этом Анна Николаевна сказала, да? На это она открыла глаза? Интересно, а ей откуда подобное узнать, свечку она вроде не держала, вместе с нами в процедурах не участвовала. И ничего, что в день оплодотворения ты был там со мной? Над нами обоими проводились медицинские манипуляции! Или уже не помнишь? Давно это было, да? Забыл, поди, как вообще супруга выглядит.

– Я–то был, – спокойно отзывается Глеб, – но не я работал с добытым ими материалом.

– А кто, Анна Николаевна? Раз ей известны такие подробности! – все пытаюсь воззвать к логике, но, боюсь, это бесполезно.

– Не ерничай, моя мать думает о благе семьи, – холодно реагирует муж.

– О благе какой именно семьи? И как раз в тот момент, когда у тебя появилась новая пассия, ага, – машинально киваю, – в целом, все логично, да. Понимаю, как именно она печется о семье.

– Не появилось у меня никакой пассии, – Глеб снова заводит прежнюю шарманку, – а вот то, что ты пытаешься продвинуть свои обвинения с какими–то там якобы имеющимися на руках фотографиями, говорит о том, что ты знала, что двойняшки не мои.

– Или о том, что все придумала не я, а твоя мать. Вот только для чего, интересно, – задумчиво тяну. – Или ты решил выставить меня ненормальной, отрицая факт измены, чтобы оставить себе больше при разводе.

– Тебя только раздел имущества беспокоит? Больше ничего? – Глеб изображает оскорбленную невинность. – Развал семьи, нет? Два года лжи?!

– А это ты мне скажи, сколько лет лжи у нас, я не в курсе, когда ты начал мне изменять.

– Да не изменял я тебе! – уже кричит мой муж. – Не изменял! А вот твоя история с зачатием очень подозрительна. Что тебе сказали, что мой материал непригоден? Или ты сама шла к этому осознанно? А, быть может, у тебя был кто–то конкретный на примете?

– Ой, дурак, какой же ты дурак, – тяну. – И как ты там свой бизнес до сих пор не развалил с такими гениальными аналитическими талантами, – произношу игнорируя его вопросы. – Твоя мать должна заехать на неделе, обязательно и ей скажу, что я думаю обо всех вас. Дешевый у вас спектакль, непроработанный, как по мне.

– Хватит вспоминать мою маму! Она не при чем, – сквозь зубы произносит Глеб, – не смей ей грубить.

– Сама разберусь, что мне сметь, а что нет. Она десять лет завуалированно смешивала меня с грязью, а я молчала. Вещи соберу, квартиру уже нашла нам с детьми, как и адвоката. А с тебя еще деньги, дорогой. В качестве моральной компенсации, – произношу и бросаю трубку.

21

21

Что за бред творится? Такое ощущение, что меня поместили в сюрреалистичный спектакль, а предупредить забыли.

Или я в дурной версии псевдопсихологической телевизионной передачи? Версии дурных розыгрышей даже не буду вспоминать, это слишком даже для них.

Голова кругом. И, главное, очень трудно вычленить разумное зерно из всего того, что я услышала. Кто неумелый режиссер происходящего? Неужели Анна Николаевна? И Глеб мне действительно не изменял?

Но и не поддержал, не выслушал, поверил матери, додумал свою версию событий и звонил–таки блондинке!

Фу. В какой грязи я живу, противно.

Отказался от наших кровиночек, у меня нет цензурных слов для определения, кто он такой.

А, может, не оставлять ему дом? Он ведь ему так нравится, все эти серые безликие стены, которые очень хочется раскрасить.

Мне на глаза попадается коробка с пальчиковыми красками для малышей. Им забава оказалась не по возрасту, содержимое так и норовило попасть в желудки, а не на бумагу, а после открытия упаковки краски долго не лежат, их нужно использовать. Жалко, если пропадут, они дорогие, натуральные.

Открываю коробку, достаю первый цвет, с наслаждением засовываю в него пальцы, а затем провожу по стене, испытывая мрачное удовлетворение от акта творческого вандализма. Второй мазок делаю уверенней, к концу пузырька с желтой краской отхожу чуть назад и любуюсь собственным творением.

– И чего я так сразу не сделала? Спать было бы в разы веселее, – хвалю свое творчество и беру следующий пузырек, на этот раз в ход идет красная краска и под раздачу попадает коридор.

Результат мне очень нравится. Не зря я когда–то ходила в художественную школу, получилось, конечно, лучше, чем если бы это была простая каляка–маляка детей. Пусть мой «обожаемый» супруг радуется.

И, кстати, продать дом, чтобы справедливо разделить его стоимость между нами, с моим творчеством получится дороже. Главное, правильно подать продукт, сейчас какая только мазня становится модной.