Алина Знаменская - Свидетельница
– Ты не шуми, парень, все больные тут. Ляг.
Вошла медсестра, сделала укол тому, что стоял на карачках. Дед помог медсестре поднять мужчину, тот осторожно распрямился и вытянулся на своей койке.
– Ложись, – приказала медсестра Кирюше. – У тебя подозрение на сотрясение, тебе лежать надо.
Кирюша уже начал сожалеть о том, что поддался на уговоры родни и согласился остаться в этом неприятном месте. Никто из больных мужиков не изъявил желания сыграть с ним в дурака, сложить его пазлы или же пройтись погулять по больнице.
Кирюша загрустил. Он собрался позвонить домой и заявить, что передумал, когда открылась дверь, вошла медсестра и сказала:
– Встречайте еще одного битого.
Вошел мальчик лет шестнадцати, буркнул под нос «здрасьте», положил свой пакет на свободную койку.
– Смотрите тут у меня, братцы-кролики, чтобы тихо! – предупредила медсестра и вышла.
– Тебя тоже побили? – поинтересовался Кирюша и осторожно дотронулся до руки своего нового соседа.
Мальчик не отвечал, а только молча выкладывал в тумбочку мыло, щетку и разные мелочи.
– А как тебя зовут? – не отставал Кирюша, с первой минуты исполненный симпатии к мальчику, пострадавшему так же, как и он сам.
– Леша, – ответил тот уже более внятно. Он понял, что Кирюша его не узнал.
Ведь когда они с приятелем остановили его на улице, тоже особо-то не разглядели. Темно было.
Кирюша обидчика действительно не узнал. В его памяти остались не лица, а маски. Образы. Черные шапки и страшные улыбки.
У Леши же теперь был вид обычного мальчика. И на скуле у него имелась такая же ссадина, как у Кирюши, и ухо немного припухло.
– А меня – Кирилл. Будешь со мной в дурака играть?
– Раздавай, – согласился тот.
Они уселись на своих койках, а посередине поставили табуретку.
Медсестра заглянула и скрылась. Кирюша благополучно забыл, что несколько минут назад собирался звонить домой и жаловаться. В палате у него появился дружок.
Между тем мы с Леной явились на свидание в КПЗ. Женя выглядел плохо. На щеках проступила щетина, а в глазах пряталась тоска.
Мне стало неловко от того, что мы ничего не захватили из еды.
Лена повела себя так, будто это она сидела в КПЗ, а Женя пришел ее навестить.
– Что ты от меня хочешь? – первым делом спросила она. – Не надейся, заявление свое я не заберу. Обидчики должны быть наказаны.
– Ты права, – согласился Женя.
– Что они вам предъявляют? – спросила я.
– Зимин заявляет, что я повредил мальчишке носовую перегородку. Что при падении тот ударился головой, и теперь у него сотрясение мозга. Но вы же видели, я несильно его.
– Да легонько вообще, – охотно подтвердила я.
Моя Грошева сегодня гораздо жестче отколошматила Зуйко. И ничего, бабушка шума не поднимала.
– Чем это вам грозит? – спросила снова я, ибо Лена молчала.
– Сказал, что посадит, – вздохнул Женя. – И я ему верю.
– Зачем ты только поехал с нами! – подскочила Лена. В душе у нее происходила своя война. Я это чувствовала. У нее в душе болел Кирюша всеми своими болячками, и эта боль вытеснила все другие. – Тебя вообще не просили тащиться за нами. Только все напортил!
– Да не мог я иначе, пойми ты!
Женя вскочил и прошелся по тесной клетке комнаты свиданий.
– У меня сын такой же, как и у тебя, инвалид. Год назад его вот так же избили, как Кирюшу. Я год ходил по судам. Понимаешь? Год пытался этих ублюдков наказать цивилизованно! Ничего не вышло. Когда с твоим сыном это произошло, я не выдержал. Меня сорвало с катушек, свое вспомнилось. Понимаешь?
Мы с Леной, потрясенные, молчали. Но как оказалось, ход наших мыслей протекал совершенно различно.
– Так вот почему ты стал мне знаки внимания оказывать. Ты пожалел меня? – предположила Лена.
– Да при чем здесь это? – возразил Женя. – Просто я тебя уверяю – то, что я дал младшему Зимину по морде, будет его единственным наказанием в этом деле. И не сомневайся. До суда оно не дойдет.
– Ну уж нет! – вскочила Лена. – Я тебе не верю! Ты все врешь. И про сына своего, и про все. Так не бывает! И я доведу это дело до суда! И мне наплевать, что у него дядя – начальник ГИБДД! У меня нет машины и никогда не будет. И мне наплевать!
И Лена стала дергать на себя дверь, а Женя грустно смотрел на нее.
– Извините нас, – поднялась я.
Я ему почему-то поверила и про сына, и про суды. Меня занимало другое – а как же жена? Как после того, как такое случилось, он нашел именно такую же женщину, с таким же больным ребенком, прибился к ним? Ему что, своих проблем мало? Дома – жена с проблемами, в свободное время – любовница с теми же проблемами…
– Чем я могу вам помочь? – спросила я.
– Пожалуйста, попытайтесь узнать, какой диагноз поставили Зимину в больнице.
– Хорошо, я узнаю, – твердо пообещала я, хотя не представляла, как это можно сделать. Без чьей-либо помощи мне диагноза не узнать.
– Лена, да постой же! – Я догнала свою тетку. Она почти бежала от милиции до трамвайной остановки. – Я провожу тебя.
Дома у Киры снова держали совет.
– У Эллы подруга – любовница нейрохирурга, – вспомнила мама. – Можно попытаться через нее.
Стали звонить Гориным.
Я же позвонила Игорю и сразу уловила в его интонации недовольство.
– Игорек, приедешь за мной? – попросила я. – Так не хочется тащиться на автобусе.
Игорь ответил, что недавно забрал Иришку от соседки и они готовят ужин.
– Я отвезу, – вклинился папа, и я сыграла отбой. Чувство вины перед мужем и дочкой точило меня весь вечер.
– Я соскучилась, – прошептала я в трубку, откуда донеслось ворчливое: «Не подлизывайся».
– Ничего не выйдет, – объявила Кира после переговоров с Эллой. – Нейрохирург и дядя – лучшие друзья.
Папа присвистнул. Мы поняли, что Женя влип.
Когда я вернулась домой, Иришка уже спала, а Игорь сидел за своим монитором.
– Есть хочется, – громким шепотом возвестила я, но в ответ услышала лишь неопределенное «м-м-м».
Иногда я могу разреветься на ровном месте, без подготовки. Стоя в темной прихожей нашей квартиры, я некстати вспомнила, как в первые месяцы моей беременности Игорь носил меня по квартире на руках. Подхватит и носит, как куклу. Я хотела, чтобы именно сейчас, сию минуту у него возникла такая идея. Чтобы он помог мне освободиться от сапог и дубленки, разогрел ужин и кормил меня с ложечки.
Я опустилась на стульчик для переобувания и беззвучно заплакала. Жизнь казалась мне бесцветной и безвкусной. Люди – злыми и эгоистичными. А сама я – никому не нужной.
– Ты чего?
Голова моего мужа вынырнула из синей полутьмы комнаты. Стекла очков вопросительно поблескивали.
Я начала свое повествование с истерики Карины и закончила походом в КПЗ. Вывалила на мужа весь свой понедельник. Он сидел на полу, обняв мои колени. Я замирала от его красоты. В полумраке прихожей он казался особенно красивым – темные жесткие волосы, темные глаза, четкая тонкая рамка очков.
