Николас Спаркс - Спеши любить
Я вообще не хотел участвовать в пьесе, и не только потому, что сценическое искусство на поверку оказалось самым скучным предметом на свете. Мне хватило совместного похода на танцы; мысль о том, что в течение целого месяца нам с Джейми придется встречаться каждый вечер, внушала ужас. Достаточно неприятно было один раз попасться с нею на глаза приятелям – но проводить время вместе постоянно? Что скажут друзья?
Судя по всему, для нее это действительно было важно. Я мог бы догадаться хотя бы по тому, что она попросила. Джейми никогда и никого не просила. Наверное, в глубине души девочка подозревала, что все равно никто не окажет ей услугу. И от этого мне стало грустно.
– Может быть, Джефф Бангерт? Он справится, – сказал я.
Джейми покачала головой:
– Нет. У него отец болен, и Джефф после школы должен работать на складе, пока тот не поправится.
– А Даррен Вудс?
– Сломал руку на прошлой неделе, когда катался на лодке. Ему наложили гипс.
– Ну надо же, – промямлил я. Мне-то прекрасно было об этом известно.
– Я очень прошу тебя, Лэндон, – повторила Джейми и снова вздохнула. – Пусть в этом году представление будет особенным. Не ради меня, но ради моего отца. Я хочу, чтобы так было. Для папы очень важно увидеть меня в роли ангела. Ведь пьеса напоминает ему о моей маме… – Она помолчала, собираясь с мыслями. – Будет ужасно, если спектакль провалится. Тем более при моем участии.
Она снова замолчала, а потом взволнованно продолжила:
– Конечно, Эдди будет стараться изо всех сил. И мне вовсе не стыдно играть вместе с ним, честное слово. Он очень славный парень, но… но и он сам сомневается, стоит ли это делать. Иногда ребята бывают так… жестоки. Я не хочу, чтобы Эдди причинили боль. Но… – Джейми глубоко вздохнула, – но главное, я прошу из-за папы. Он хороший человек, Лэндон. Если люди посмеются над пьесой, которую он написал в память о маме и в которой буду играть я… то я не выдержу. А мы с Эдди… сам понимаешь, что скажут.
Я кивнул, поджав губы и прекрасно понимая, что непременно оказался бы в числе людей, о которых шла речь. Точнее, я уже к ним присоединился. Когда мисс Гарбер назначила на главные роли Джейми и Эдди, мы прозвали их «динамическим дуэтом». Оттого, что именно я это начал, меня буквально мутило.
Джейми выпрямилась и заметно погрустнела, как будто заранее знала, что я откажусь. Судя по всему, она и не подозревала, каково мне. Джейми продолжала:
– Конечно, испытания – это воля Божья. Но я не в силах поверить, что Господь жесток, особенно к таким, как папа. Он посвятил свою жизнь Богу, он все силы отдает обществу. Когда мама умерла, он растил меня один. И я так его люблю…
Джейми отвернулась, но я заметил слезы у нее на глазах. Я впервые увидел, как она плачет. Мне тоже захотелось плакать.
– Я не прошу об этом ради себя, – негромко повторила она. – Честное слово. Если ты откажешься, я не перестану за тебя молиться. Обещаю. Но если ты совершишь доброе дело ради хорошего человека, который так много для меня значит… Пожалуйста, подумай об этом.
Джейми смотрела на меня, как маленький спаниель, который только что совершил какую-то шалость. Я опустил глаза и сказал:
– Ладно. Согласен.
По-моему, мне просто не оставили выбора.
Глава 5
На следующий день я поговорил с мисс Гарбер, прошел прослушивание и получил роль. Эдди, кстати, совсем не расстроился. Кажется, он даже был рад. Когда мисс Гарбер спросила, не уступит ли он мне роль Тома Торнтона, на лице Эдди отразилось подлинное облегчение, а один глаз полностью открылся. «Д-д-д-да, кон-н-н-нечн-н-но, – выдавил он. – Я п-п-п-по-ним-маю». У него ушло десять секунд на то, чтобы это сказать.
В знак признательности мисс Гарбер дала Эдди роль бродяги, которая была как будто для него написана. Бродяга, видите ли, совершенно немой, но ангел всегда знает его мысли. В какой-то момент она говорит немому, что Бог наблюдает за ним, поскольку Он особенно заботится о бедных и униженных. Это намек для зрителей, что она послана свыше. Как я уже сказал, Хегберт хотел четко расставить все акценты и показать, что искупление и спасение приносят отнюдь не какие-то дурацкие призраки, которые выскакивают из ниоткуда.
Репетиции начались со следующей недели. Они проходили прямо в классе: нас отказались пускать в театр, пока мы не «освоимся» – в частности, не перестанем натыкаться на реквизит. Пятнадцать лет назад, к премьере, его изготовил Тоби Буш, бродяга-рабочий, который порой подрабатывал в театре. Он нигде подолгу не задерживался, потому что за работой непрерывно пил пиво и уже к двум часам дня набирался не на шутку. В итоге он попадал себе молотком по пальцам по меньшей мере раз в день. Когда это случалось, Тоби швырял молоток и прыгал по мастерской, осыпая руганью весь род человеческий. Успокоившись, он выпивал еще баночку пива, чтобы унять боль, а затем возвращался к работе. Костяшки пальцев у него были размером с каштан – возможно, оттого, что он годами лупил по ним молотком. Никто не решался дать этому типу постоянную работу. Хегберт нанял его лишь потому, что Тоби запросил сущие гроши.
Но священник не позволял ему пить и ругаться, а Тоби решительно не мог работать без столь мощной поддержки. В итоге реквизит получился если и не совсем уж убогим, то крайне неуклюжим. Со временем вещи начали ломаться, и Хегберт чинил их своими силами. С Библией он, спору нет, управлялся неплохо, а вот с молотком – не очень, поэтому весь реквизит был во вмятинах, ржавые гвозди торчали буквально отовсюду, так что двигаться надо было очень осторожно. Если актеры неловко поворачивались, то цеплялись за гвоздь; либо же предмет падал, оставляя царапины на полу. Через пару лет сцену в Драматическом театре пришлось перекрывать заново; пусть дирекция и не объявила Хегберта персоной нон грата, но взяла с него слово в будущем быть аккуратнее. Это значило, что придется репетировать в классе, пока мы не «освоимся».
К счастью, Хегберт, обремененный своими обязанностями, практически не принимал участия в постановке. Эта задача легла на плечи мисс Гарбер, и она велела разучить роли как можно быстрее. Времени на репетиции отвели меньше, чем обычно: Хегберт не хотел ставить пьесу под самое Рождество, чтобы не «заслонять его истинное значение». Таким образом, у нас оставалось всего три недели вместо обычных четырех.
Репетиции начинались в три; Джейми знала свою роль в первый же день, что, в общем, было неудивительно. Куда более странным показалось то, что она знала и мою роль, и все остальные тоже. Когда мы репетировали сцену, она даже не заглядывала в текст; я перебирал пачку листов, пытаясь вспомнить, какова моя следующая реплика, а Джейми буквально светилась радостью, как будто ожидала знамения свыше. Я мог сыграть разве что немого бродягу и по-настоящему завидовал Эдди – по крайней мере здесь. Предстояла уйма работы – а ведь я отнюдь не с этой целью записался в число изучающих сценическое искусство.
