Жан Фрестье - Гармония
– Шестого отправляй немедленно к Давиду, – сказал Вальтер. – Второго на выписку. За четвертым продолжай наблюдать.
Он посчитал свободные койки. Две, скоро будет три. В очень тяжелом положении у них, значит, двое – один с животом, другой – с грудной полостью, что не так уж много на троих врачей, с учетом того, что произведена одна ампутация, а еще одна делается как раз в эту минуту. Тут можно держаться. По сути, ничего катастрофического.
– Пока Джейн наблюдает за первым, займись еще и одиннадцатым, – сказал Вальтер Гармонии. – Никуда не уходи без крайней необходимости. Я пойду посмотрю, что происходит на сортировке.
Просторная палатка не была переполнена, что говорило о некотором замедлении новых поступлений.
– А вот и вы наконец! – заметил Фонда.
– Я был нужен Давиду.
– Мне вы тоже были нужны. Мы поговорим об этом потом, когда будет немного поспокойнее. А сейчас проверьте повязки вот тут (он показал на аккуратный ряд носилок, в общей сложности штук тридцать). Вам поможет мисс Бартон.
– У меня в моей палате несколько очень серьезных случаев.
– Если потребуетесь, за вами придут. Я приказываю. Выполняйте.
Бартон была высокой сорокалетней брюнеткой, которую Вальтер знал как довольно хорошего специалиста.
– Давайте обнюхаем, – сказал он ей, – и отправим как можно больше в тыл.
Обнюхать – означало быстро измерить пульс и давление, попытаться определить состояние раненого по его лицу и сведениям в истории болезни, а снимать и снова накладывать повязку лишь тогда, когда возникнут сомнения. Они начали, присев на карточки, продвигаться по указанному им ряду. Когда определить состояние раненого было трудно, они брали большие, с закругленными концами ножницы и разрезали бинты. Мисс Бартон изумительно ловко накладывала новую повязку, предварительно смазав рану йодом, отчего на лице пациента появлялась гримаса. Тут нужно было что-нибудь сказать раненому. Говорили, впрочем, только приятные и внушающие надежду слова, вроде: "Ну, тебе повезло… Пустяки… Две недели, и ты будешь на ногах…" Однако иногда им попадалось потухшее лицо, и это было плохим признаком. Из тридцати больных Вальтер выделил таких пять человек, отправил одного из них в реанимацию под предлогом, что от того идет нехороший запах, а нос у него уже успел стать достаточно чувствительным. Появилась Гармония со своими стройными ножками и легкой походкой. Первый в прежнем состоянии. Десятый снова стал беспокойным. Одиннадцатый, с брюшной полостью, дышит на ладан. У других прооперированных все обстоит хорошо. Гармонии хотелось, чтобы Вальтер возвратился в палату.
– Я почти закончил. Добавил тебе еще одного больного. Устрой его на место двенадцатого, которого нужно эвакуировать, если он кажется тебе достаточно крепким.
У него немного закружилась голова. Он смотрел снизу вверх на эту высокую девушку, которая явно держалась на ногах лишь невероятным усилием воли. Потом возобновилась канонада.
– Вот это для тебя, как по заказу, – сказал он довольно зло, подняв к небу палец.
Она стремительно убежала. Он же сейчас чувствовал себя так, словно какая-то анестезия полностью лишила его страха. Хотя, похоже, на этот раз все оказалось более серьезным, чем накануне. Бомбили где-то на юге, за складом горючего. Грохот стоял такой, что не слышно было собственного голоса. Некоторые раненые, находившиеся не в очень тяжелом состоянии, пытались вскочить с носилок и убежать. Их удержали. Им сказали, что это все ерунда, что канонада стихает и что, как всем известно, под защитой красных крестов бояться нечего. Кстати, в общем и целом это было правдой. В пределах возможного и когда бомбардировка велась не с чересчур большой высоты, вражеская авиация старалась не попадать в медицинские подразделения, конечно, если хитрость не заходила слишком далеко и их не использовали в качестве прикрытия какого-нибудь гораздо более важного объекта. "Чтобы он провалился, этот их чертов склад горючего", – думал Вальтер. Потом осталась одна только зенитная артиллерия, стрелявшая для собственного воодушевления. Она была связана с радарами, которые информировали ее о ночных целях. По всей видимости, боеприпасов у нее хватало, и она тратила их с поразительной неэффективностью. Вальтер не припоминал случая, чтобы на его глазах сбили самолет не истребители, а кто-то еще. Впрочем, какого-либо определенного мнения у него на этот счет не было и он предполагал, что зенитки, наверное, представляют хоть какую-то помеху для самолетов противника.
Еще несколько не очень сильных бабаханий. Потом тишина. Только кое-где стоны.
– Господин майор, мы отобрали пять человек. Я могу вернуться к своим раненым?
– Давайте идите. Завтра мы поговорим о вашем подключении к этой работе помимо вашей службы: я должен знать, где вас найти в нужный момент.
Вальтер не возражал. Он знал, что завтра Фонда не будет ни о чем с ним говорить, потому что ему просто было нужно как-то продемонстрировать свою власть в момент разговора. Сейчас Вальтера гораздо больше беспокоила история с грудной клеткой, где, как он считал, можно было попытаться что-то сделать. «Живот» он уже видел. И здесь было сделано все, что можно, а вот "грудная клетка"…
Он вернулся в свою палатку и с тяжелым чувством увидел рядом с первым священника – такого же военного, как и все остальные, только с крестом на шее и рыжей бородой. В принципе Вальтер был с ним в хороших отношениях, и иногда в обед или ужин они садились за один стол, но ему не нравилось, что эта птица, разносящая дурные вести, залетает в угол, который находится под его, Вальтера, защитой. Он издали знаком попросил его подойти.
– Этот парень посылал за тобой?
– Нет. Просто я боюсь, как бы Господь не призвал его к себе.
– Дорогой кюре, мне Господь по этому поводу ничего не сообщил. И может быть, он вовсе не столь решительно, как ты думаешь, настроен покончить с этим человеком. Так что живи спокойно.
– Я выполняю свой долг.
– Ты выполнишь его, когда тебя об этом попросят, но не раньше. А то ты сеешь здесь у меня панику.
Он намекал на яростную перебранку, случившуюся месяц назад, когда «падре» в мистическом порыве громко потребовал от одного раненого, чтобы тот вручил Богу свою душу, а раненый отказался и так же громко потребовал, чтобы ему было дозволено увидеть жену и детей еще в этой жизни, а не в другой. То была ужасная сцена, потрясшая всю палату, и Вальер положил ей конец, попросту выдворив божьего посланника.
– У твоего одиннадцатого тоже плохи дела, – заметил священник.
– Возможно, но он спит или находится в коме. И ты ничем не можешь ему помочь, кроме молитвы. Но только, пожалуйста, издали.
