Маргарет Пембертон - Богиня
Видал прерывисто вздохнул. Одно неверное слово, и она снова превратится в разъяренную ведьму.
– А ты хочешь выйти за него? – осведомился он, вынуждая себя говорить легко и небрежно. Отвлечься мыслями от всего. От времени. От театра.
– Он добрый, – просто ответила Кариана, – но не знает… не знает о…
Ее начало трясти.
Видал выехал из города и направился к дому, который снимал Стен Кеннауэй. Ничего другого он придумать не смог.
– О чем, Кариана? – мягко спросил он.
Кариана не отрывала взгляда от его изуродованных, мертвенно-белых рук, лежавших на руле. Видал искоса взглянул на нее и, поняв, выругался про себя. Черт бы подрал Гроссмана! Мог бы избавить его от этого и сказать, что знает правду о случившемся в ночь пожара.
– Он знает, Кариана. Я давно ему сказал.
Кариана злобно затрясла головой.
– Неправда! Он не захотел бы жениться на мне, если бы знал!
Видал не отважился произнести имя Хейзл.
– Он знает, как ты была больна и не понимала, что делаешь.
– Ты сам этому не веришь, правда? – взвизгнула Кармана. – Избавился от меня! Не мог выносить моего вида!
– Я отправил тебя к доктору Гроссману, чтобы тот смог о тебе позаботиться, – попытался убедить ее Видал.
Она вцепилась ему в руку.
– Ты отослал меня, чтобы жениться на Валентине! Лгал насчет Хейзл! Ты все это придумал, чтобы отделаться от меня!
– Кариана, прекрати ради Бога!
Машина опасно вильнула в правый ряд и снова выровнялась. Видал пытался стряхнуть с себя Кариану, но она встала коленями на сиденье, с тупым упорством молотя его кулаками по голове.
– Ты хотел жениться на Хейзл, а теперь вздумал жениться на Валентине!
– Кариана!
Видалу наконец удалось отбросить ее от себя. Машина вихлялась, как пьяная. Фары встречного автомобиля мчались прямо на них. В последнюю минуту Видалу удалось резко вывернуть руль вправо; огни пронеслись в дюйме от их машины. Хорошенькой блондинки в розовом платье больше не существовало. Лицо искажено яростью, пальцы согнуты, словно когти хищной птицы.
– Я умру, прежде чем позволю тебе жениться на ней! Не посмеешь!
Видал пытался отбиваться одной рукой, а другой управлять машиной. Встречные автомобили тревожно гудели.
– Ты обещал, что я никогда не останусь наедине с мраком! – вопила Кариана, снова наваливаясь на него всем телом и хватаясь за руль обеими руками. – Ты сдержишь свою клятву, Видал! Сдержишь!
Машина завертелась, пошла юзом. Задние колеса занесло. Видал пытался вырвать руль. Время словно остановилось. Мир тошнотворно накренился. Последнее, что он увидел, прежде чем автомобиль врезался в бетон и ночь раскололась, – полные ужаса глаза Карианы, ее раскрытый в крике рот.
Видала бросило в спирально раскручивающуюся тьму, и словно откуда-то издалека вырвались языки пламени. Раздался нарастающий рев… оглушительный взрыв. Он пытался позвать Валентину, но губы не слушались. Безумный смех рвался из груди. Все было напрасно. Кариана и жадное пламя все-таки победили.
– Где Видал? – спросила Валентина, выйдя за кулисы после первого акта.
– Его куда-то вызвали, – сообщил Саттон, игравший роль ее мужа.
Валентина недоуменно нахмурилась. От сегодняшней премьеры так много зависит. Их карьера. Будущее. Вся жизнь. Что может быть важнее этого?
Во время второго и третьего актов ее тревога усилилась, но когда наконец занавес упал, беспокойство было вытеснено опьяняющим триумфом. Таких громовых оваций еще не слышали стены театра. Зрители вскакивали, аплодировали, кричали.
– Браво, Валентина! Браво, Ракоши! Ва-лен-ти-на! Ва-лен-ти-на!
Аплодисменты все усиливались, оглушая ее. Эти мгновения принадлежали ей и Видалу. Валентина с сияющим лицом побежала за кулисы, протягивая руки.
– Видал! Видал!
Занавес поднимался и опускался, но сцена оставалась пустой. Саттон сжал ее пальцы. В его темных глазах застыл ужас. Несколько минут назад его позвали к телефону.
– Он мертв, – пробормотал Саттон, не веря собственным словам. – Валентина, Видал мертв.
Глава 31
Аплодисменты по-прежнему гремели; в зале неистовствовали и вызывали ее на сцену. Валентина не вскрикнула, не заплакала, только окаменела, превратившись в прекрасную статую с мраморно-белым лицом. Вокруг нее раздавались рыдания. Саттон обнял ее за плечи. По его щекам потекли слезы.
– Где Александр? – безжизненно спросила Валентина.
– Ждет на улице. Лейла вывела его из театра.
– Что сказала полиция? – так же бесстрастно обратилась она к Саттону.
– Машина Видала разбилась на шоссе. Они едут сюда, чтобы поговорить с тобой.
– Давай я налью тебе чего-нибудь, дорогая, – предложил кто-то.
Чьи-то руки накинули ей на плечи норковое манто. Валентина покачала головой. Она не хотела пить. Не желала никого видеть, слышать пустые слова утешения. Когда она направилась к выходу, ни у кого не хватило дерзости последовать за ней.
– Иисус милостивый, – шептал Саттон, вытирая глаза руками, пока помреж пытался успокоить бушующую публику.
Валентина не вернулась в гримерную. Не переодев платья изумрудно-зеленого бархата из последнего акта, она ступила в ночь.
Почему он покинул театр? Куда ехал?
Толпы, которая вот-вот хлынет из дверей, к счастью, еще не было. Ночной ветер обжигал лицо. Она никогда этого не узнает. До конца своих дней она будет задавать себе этот вопрос.
– Что-то случилось, мэм? – нерешительно спросил водитель.
Валентина взглянула на него блестящими от слез глазами.
– Он мертв, – просто ответила она. – Видал мертв, и я никогда больше его не увижу. – И, взяв ключи, свисавшие с его руки, села за руль «роллс-ройса».
– Мэм, – запротестовал он, когда она включила зажигание. Но Валентина уже ни на что не обращала внимания. Видал мертв, и жизнь потеряла смысл.
Она направилась на юг. Слезы слепили глаза. Оставаться в театре, стать объектом чужой беспомощной жалости… немыслимо. Она не могла вынести вида полицейских, а подробности гибели Ракоши ее не интересовали. Он мертв, а большего ей знать ни к чему.
Город остался позади. Это не их город. Видал не дожил до минуты их общего торжества.
Горы Санта-Круз, мрачные и высокие, чернели на фоне залитого лунным светом неба. Он не слышал аплодисментов. Не был на сцене, когда она на кратчайшее мгновение ощутила, что у их ног весь мир.
Она редко садилась за руль и почти никогда не превышала скорость. Теперь же равнодушно наблюдала, как стрелка спидометра переползает от шестидесяти к семидесяти, от семидесяти к восьмидесяти милям. Воды залива Монтеррей блеснули справа гладким шелком, потом Тихий океан исчез из вида, и она продолжала ехать на юг, через Пасо-Роблес, через Сен-Луис-Обиспо.
