Лия Флеминг - Открытка
В самом начале плавания спасал джин, он помогал ей забыться и справиться со своими страхами, с болью, с чувством стыда. Пока ее запасы спиртного длились, она чувствовала себя в полной безопасности. Элегантно скользить по поверхности событий – это она умеет, а легкий туман в голове не мешал держать форму, по крайней мере внешне. Но главное – в таком состоянии она могла не думать о Дезмонде. Сегодня он бы ее ни за что не узнал. Что ж, это даже к лучшему… Что сделано, то сделано. И все же, и все же…
Сын часто снился ей. Вот он бегает по берегу озера, все так красиво… А потом, словно тяжеленный каток, на нее накатывают кошмары из лагерной жизни: бараки, бесконечные ряды нар, рыки свирепых псов, рвущих на части человеческую плоть, десятки замороженных тел, похожих издали на сосульки, раскачивающиеся на виселицах. Только смерть поможет ей навсегда избавиться от этих страшных видений, и всякий раз, когда ее навещали подобные мысли, она поминала дорогую ее сердцу Селину недобрым словом. Ведь это только благодаря ей она выжила в том аду. А может, лучше было бы наоборот! Это для кого-то жизнь – драгоценный Божий дар, а для нее – сплошная агония и муки. Нет, она не станет искать легких путей для того, чтобы поскорее распрощаться с этой жизнью, но мало-помалу алкоголь сделает свое дело и отравит ее изнутри. В любом случае задерживаться на этом свете она не собирается!
Спасибо Примми, которая не оставляла ее все эти годы, следила из своего далека за ее жизнью и даже предложила какое-то время пожить у нее, пока она обустроится в Лондоне. У Калли еще оставались скромные сбережения, плюс военная пенсия, пусть и небольшая, но все же поможет ей держаться на плаву. Во всем же остальном перспективы были весьма мрачные. Кому нужен сломленный невзгодами ветеран войны? И что она умеет? Разве что секретные навыки: умение скрываться, маскировать свое присутствие, наконец, умение убивать. Ни в чем в этой жизни она не добилась успеха. Даже мужчину в постели она сейчас не могла толком удовлетворить. Она занималась сексом, а мысли ее в это время витали далеко. И элементарный стыд она потеряла. Ей было все равно, где совокупляться, коль скоро она ничего не чувствует. Но все же, когда в постели кто-то есть рядом, это много лучше, чем просыпаться в одиночестве. В Каире она старательно обходила все те места, которые так или иначе могли напомнить ей об их любви с Феррандом.
«Жизнь мне надоела окончательно и бесповоротно. Забиться бы куда в темный угол, и чтоб никто не трогал. Чтобы все оставили меня, наконец, в покое. Сердце мое пусто, его вообще нету. На его месте огромная черная дыра».
Где-то на середине пути Калли извлекла коробку со старыми письмами Фиби с твердым намерением выбросить весь этот хлам за борт. Последний жест отчаяния и непримиримой обиды на мать. Коль скоро ей суждено вернуться в Англию, ничто не должно напоминать ей о прошлом. И вот она стоит в неярком лунном свете на палубе, сжимая в вытянутой руке пачку писем, и уже приготовилась пустить их по ветру на все четыре стороны, как вдруг ее внимание привлек незнакомый почерк. Это точно был не почерк Фиби, и военный штемпель на конверте. Ей вдруг стало любопытно. Что за письмо? Кто написал? Она подошла поближе к одной из осветительных ламп на палубе и, усевшись на скамейку рядом, быстро перебрала стопку писем, приготовленную на выброс.
Оказывается, в пачке хранились письма, написанные в свое время ее отцом Артуром Сетон-Россом.
Как ни ненавидела Калли свою мать за все те страдания, которые она ей причинила, к отцу она не могла предъявить никаких претензий. Во всяком случае, он ее не бросал! Так почему бы в память о нем не прочитать все то, о чем он думал в свое время? Ведь его письма – это, по сути, все, что у нее осталось от отца.
Моя дорогая девочка!
Какое же это было чудо – увидеть тебя идущей навстречу ко мне, в этой толпе военных, заполнивших Булонь. И ты – такая красивая в своей военной форме. Такая же красавица, как и тогда, когда я увидел тебя впервые на сцене. Увидел и влюбился на всю оставшуюся жизнь. Как же мне хотелось, чтобы ты задержалась во Франции немного подольше, но предстоящая в скором будущем встреча в Лондоне греет душу и делает более терпимыми все тяготы войны.
Какое это было счастье – лежать рядом с тобой, держать тебя в своих объятиях. Я был так непозволительно счастлив эти несколько дней, что, боюсь, боги могут прогневаться. Но пока же они мне потворствуют.
Калли не смогла читать дальше. Она вдруг явственно представила себе, как они занимались любовью с Феррандом. Даже любовные письма Ферранда, по своим интонациям и чувствам, похожи на это письмо отца. Она машинально полезла в карман и извлекла оттуда следующий конверт. Это оказалось письмо матери.
Благодарю тебя за три волшебных дня и три волшебных ночи. Так тяжело было расставаться с тобой, особенно зная, что ты отправляешься на передовую. Будешь сидеть там в промерзших окопах, а я в это время буду нежиться в тепле и уюте… Твое драгоценное кольцо благополучно хранится у меня под подушкой. Ведь если я надену его на палец, все догадаются о нашей помолвке и меня больше не пустят во Францию. Мисс Ашвелл строго следит за тем, чтобы все концертные бригады формировались исключительно из девушек, у которых на фронте не воюет никто из близких. Хочу, чтобы меня сфотографировали на открытку в военной форме. Я ношу ее с большой гордостью.
Пожалуйста, напиши мне, что тебе привезти: книги, чернила, теплое белье. У меня же к тебе только две просьбы: приготовь мне свою фотографию и, пожалуйста, береги себя, не рискуй понапрасну. Теперь, когда мы снова встретились, я не смогу дальше жить, если потеряю тебя опять.
Калли слепо уставилась на пожелтевший лист бумаги, нервно сглотнув слюну. Пожалуй, и она сама написала бы точно такое письмо Ферранду. Все повторяется, все как у них: двое молодых влюбленных, разделенных войной. Как все печально! А она уже приготовилась выбросить за борт последнюю память об этой любви. Нет, конечно! Она не станет избавляться от писем. Надо рассортировать их по датам и прочитать целиком всю переписку.
15 мая 1916 года
Душа моя!
Прошу прощения, что отсылаю тебе только коротенькую открытку. Боюсь, у меня ничего не получится с тем, чтобы вырваться в Лондон в ближайшее время. Готовится большое наступление (конечно, писать такое строго воспрещается, но я сам себе цензор и сам проверяю свою почту). У тебя озабоченный тон в последнем письме. Что тебя волнует, моя ненаглядная? Очень жаль, что вместо Франции тебя отправили в составе новой концертной бригады с выступлениями по стране.
