Маргарет Пембертон - Богиня
– Твои руки, – прерывающимся голосом прошептала она. – О Видал! Твои бедные, бедные руки!
– Удивительно, что ты не знала. Неужели тебе не сказали?
– Не сказали, – повторила Валентина, качая головой. Слезы катились по щекам. Он спас Кариану, но какой ценой!
– Тебе неприятно? – спросил Видал с деланной небрежностью. Однако Валентина уловила боязливые нотки и его голосе.
– Конечно, нет! – воскликнула она, прижимая его изуродованные руки к своим щекам. – Конечно, нет, Видал! Как ты мог подумать такое?! Как ты мог спрашивать?!
– Я больше не буду, – пообещал он, облегченно вздохнув.
Доктор не позволил им остаться с Александром подольше, заявив, что ему нужно больше отдыхать, чтобы скорее поправиться.
– Но мистер Ракоши должен возвращаться в Голливуд, – жалобно протянул Александр, опасаясь, что его кумир исчезнет так же неожиданно, как появился, прежде чем он сможет поговорить с ним о кино.
– Я могу ненадолго задержаться, – заверил Видал, начиная побаиваться, что Тео хватит удар, когда тот услышит новости. – Думаю, мы втроем можем немного отдохнуть. На Юге есть чудесные места для рыбалки.
Мальчик просиял.
– Я часто ловил рыбу с отцом на Крите, когда был маленьким.
– А я удил со своим, в Венгрии, – кивнул Видал, представив, что его отец – дед Александра.
– Вы ловили рыбу в реках или озерах? – немедленно заинтересовался Александр.
– Я жил в замке, а перед замком было большое озеро, где водились карпы. Первое, что я помню о своем детстве – как ловил рыбу в озере под замком.
– А кто еще жил в замке? – продолжал допрашивать Александр.
– Бабушка, которую все называли «ваша старая светлость», со своей компаньонкой и горничной, отец, мать, горничная матери, Ференц, его верный лакей, две мои сестры, наша гувернантка и няньки.
– Ужасно много народу, – объявил Александр; у его матери никогда ле было никаких слуг, кроме горничной.
– А летом и во время жатвы их становилось еще больше. Мужчины-арендаторы, собиравшие урожай, приводили с собой жен и детей. Женщины вязали снопы за жнецами, а дети играли в полях и лесах.
– Я никогда не был в настоящем замке, – мечтательно протянул Александр. – Вы очень скучаете по своему?
– Теперь уже нет. Там живет моя сестра с мужем. Им такая жизнь нравится, но я предпочитаю нечто другое.
– Снимать фильмы?
– Да, Александр, – усмехнулся Видал. – Именно фильмы.
Валентина молчаливо сидела, с любопытством рассматривая своих мужчин. Никто, увидев их, не усомнился бы в том, что это отец и сын. У обоих разлетающиеся брови, непроницаемо-черные глаза, твердо очерченный .рот, упрямый подбородок.
Глаза ее остановились на темных завитках Видала, спускавшихся почти до плеч. Ей казалось, что они знакомы всю жизнь. Сначала был монастырь, потом Видал. Только Видал. Однако она не помнила, чтобы он когда-нибудь говорил о своем детстве, и поэтому с таким же зачарованным вниманием, как Александр, прислушивалась, как он описывает дом, утопавший в белых гроздьях душистой акации; ледяные озера, в которых он купался с сестрами; сельские праздники; величественную бабушку в тяжелых платьях из черного шелка.
– На вашем кольце фамильный герб? – спросил Александр.
– Да, – кивнул Видал, протянув руку. Валентина затаила дыхание, но Александр, не обращая внимания на шрамы, поднес кольцо к глазам и сказал:
– Буквы такие мелкие, что не разберешь. Что тут написано?
– «Tempora, non mutamur». Времена меняются, но нас не изменить.
– Мне нравится, – объявил Александр, откидываясь на подушки: мальчик явно утомился. – Я хотел бы, чтобы наш семейный девиз был таким же четким и кратким.
Сестра кашлянула и подняла брови. Видал встал.
– Нам нужно идти. Отдыхай, Александр. Хочешь, я завтра принесу тебе клубники?
– Пожалуйста! – обрадовался Александр. – И расскажете, какой фильм собираетесь снимать?
– Думаю, это будет не фильм, – спокойно объяснил Видал. – Я собираюсь ставить пьесу.
Валентина поцеловала Александра, и как только они вышли из комнаты, спросила Видала:
– Я не знала, что ты собираешься ставить пьесу, Видал. Кто автор? Роли уже розданы?
Видал широко улыбнулся, обнял ее за плечи и повел по коридору.
– «Месяц в деревне» Тургенева. Пока известно только, кто будет играть Наталью.
Валентина почувствовала укол ревности. Кого выбрал Видал? Конечно, для роли романтической, ослепительно прекрасной Натальи лучше всего подойдет Вивьен Ли…или, может, Оливия де Хэвилленд.
– Кому ты отдал роль? – едва выговорила она, не в силах подавить глухую тоску о несбыточном, о радости играть прямо перед зрителями. О мучительно-нервном ожидании рецензий. Об опьяняющем дурмане аплодисментов.
Видал повернул ее к себе.
– Тебе, – шепнул он, заглушая ее недоверчивый возглас долгим поцелуем.
По дороге в отель она нерешительно спросила:
– Как Кариана, Видал? По-прежнему больна?
Видал мгновенно стиснул руль.
– Да, – коротко ответил он, сворачивая на Ривер-роуд.
Валентина не обратила внимания на величественную Миссисипи, медленно катившую, воды к Мексиканскому заливу. Ей не хотелось говорить о Кариане, но молчать было нельзя. Они должны освободиться от призрака Карианы, прежде чем станут мужем и женой.
– Она в Нью-Йорке?
– Нет, в Ла-Джолле.
Валентина удивленно раскрыла глаза. Видал убрал руку с руля и нервно пригладил волосы.
– Прости, что так резок, любимая. Просто я не могу говорить о Кариане.
Его лицо страдальчески исказилось, и Валентина виновато потупилась.
– И не нужно, – прошептала она, нежно кладя руку ему на плечо. – Прости, Видал, мне не следовало спрашивать.
– Не важно, – твердо ответил Видал. – Ты имеешь право знать. Пожар не был случайностью, Валентина. Я сам не знал правды, пока Кариану не выписали из больницы.
Он, не отрываясь, смотрел на дорогу. Голос звучал глухо и невыразительно.
– Это Кариана подожгла Вилладу. Она сама мне сказала. Я просил у нее развода, и она решила, что я хочу жениться на Хейзл Ренко. Бог знает почему. Между мной и Хейзл никогда ничего не было, только взаимная симпатия и уважение.
Кровь отлила от лица Валентины. Она не желала больше слушать. Нужно попросить его остановиться.
– Именно тогда я понял, что больше не могу нести за нее ответственность. Доктор Гроссман – единственный, кроме меня, кто знает правду. Я немедленно позвонил ему, и он послал людей, чтобы они привезли ее в нью-йоркскую клинику. Гроссман по-прежнему надеется, что ее состояние улучшится, но пока этого не произошло. Полгода назад он открыл в Ла-Джолле новую клинику и забрал Кариану с собой. Если бы она хоть немного поправилась, думаю, он женился бы на ней. Но сейчас… – Он беспомощно пожал плечами. – Болезнь ее прогрессирует. Иногда она по нескольку недель и даже месяцев кажется совершенно нормальной, но потом без всякой видимой причины превращается в буйно помешанную. – Он поморщился, словно вся полузабытая боль вернулась с новой силой. – От этого кошмара ей уже не избавиться, но Гроссман по крайней мере заботится о ней, и теперь она вряд ли сможет навредить кому-то, кроме себя самой.
