Джин Стоун - Грехи юности
Помнишь его?
Флора, отодвинув стул, встала. Положив салфетку на стол, она взяла свою кружку с кофе и, не проронив ни слова, ушла на кухню.
Пи Джей, наклонив голову, провела рукой по своим редеющим волосам.
— Ну что, добился своего? — бросила она Бобу.
— Я не заставлял тебя ничего ей говорить, — отозвался тот. — Но может, это и к лучшему, нужно же вам когда-то поговорить друг с другом начистоту, а то замкнулись каждая в себе…
Пи Джей вскочила, не дослушав.
— Я еду в больницу.
— Подожди секундочку.
Боб поспешно сунул в рот оставшийся кусочек ароматного хлеба и запил его кофе.
— Нет, — бросила Пи Джей. — Сегодня я еду одна.
— Пи Джей…
Но она уже выбежала за дверь.
Она сидела на холодном стуле в процедурной и смотрела, как из капельницы медленно-медленно капает лекарство и, стекая по трубке, попадает через иглу в руку.
— Скоро закончим, — сказала медсестра, одарив ее деревянной улыбкой.
— На сегодня, — уточнила Пи Джей.
Еще одна неделя неприятных процедур закончилась, и она была этому рада. Однако домой идти не было никакого желания; там ее ждала мать, по-прежнему упрямая и несгибаемая. Они, естественно, не станут разговаривать ни о встрече, ни о сыне. Уж в чем, в чем, а в этом Пи Джей могла быть абсолютно уверена. Мать, как и двадцать лет назад, была убеждена, что о прошедшем лучше всего забыть, как она сама забыла о своем ребенке, которого отдала куда-то на воспитание.
Неужели мать ни разу не вспомнила о нем? А она сама?
Думала когда-нибудь о своем сыне? Разве что в последние несколько недель… Будто раньше ей кто-то запрещал о нем думать, а теперь запрет сняли. Думай, если желаешь.
Но самого главного Пи Джей еще не решила — ехать на встречу или нет, знала лишь одно — нужно наконец решить, и чем скорее, тем лучше, времени осталось мало.
— Ну вот и все, — проговорила медсестра и, сняв со штатива капельницу, медленно вытащила иголку из руки Пи Джей.
Боль была терпимой, Пи Джей стала к ней привыкать.
— В следующий раз дадите мне другую руку, — сказала медсестра.
— Жду не дождусь следующего раза, — улыбнулась Пи Джей. — Ну, до понедельника.
Быстро накинув кофту и заправив ее в джинсы, она схватила спортивную курточку, вышла из комнаты.
В коридоре Пи Джей бессильно прислонилась к стене, «Еще одна неделя прошла», — подумала она. И, поправив на голове берет, медленно пошла по коридору восьмого этажа. Дойдя до лифта, нажала на кнопку вызова и принялась читать надписи на указателе расположения отделений.
Внезапно ей бросилось в глаза: «Родильное отделение. 6 этаж».
Пи Джей не могла оторвать глаз от этой надписи. Подошел лифт, двери распахнулись, она вошла в кабинку и нажала на кнопку первого этажа. Но едва закрылись двери и лифт начал спускаться вниз, как Пи Джей передумала и поспешно нажала на другую кнопку, лифт повез ее наверх, на шестой этаж.
Пи Джей не представляла, что увидит здесь. Она медленно шла по длинному коридору, сердце билось ровно, настолько, что даже чувствовалось легкое головокружение.
За спиной послышался какой-то грохот и приглушенный детский плач. Пи Джей остановилась и обернулась.
К ней приближалась медсестра, толкая перед собой каталку в виде столика на колесиках, накрытого стеклянным колпаком.
— Простите, но мы очень спешим, — проговорила она. — Едем в детскую.
Под стеклянным колпаком лежал крошечный младенец, завернутый в маленькое голубое одеяльце. Глазки его были закрыты, красное личико сморщено, темные шелковистые волосики взъерошены. Пи Джей затаила дыхание.
— Новорожденный? — спросила она.
— Да, — ответила медсестра. — Родился двадцать минут назад.
Крошечное личико опять сморщилось, ребенок заплакал.
— А где… — Пи Джей замялась. — Где его мать?
— В родовой, ее приводят в порядок.
Пи Джей взглянула на беззащитное создание, туго спеленутое одеяльцем, и ей показалось, что личико его исказилось от страха. Ей стало невыносимо жаль его, и, коснувшись рукой стеклянного колпака, Пи Джей прошептала:
— Это не правильно, вы не должны забирать его от нее, во всяком случае, не так скоро.
Медсестра нахмурилась.
— Простите, но его пора купать.
Пи Джей отступила, пропуская медсестру, и прислонилась к стене. «Так не должно быть, — снова подумала она. — Они не имеют права забирать его у матери».
Она проследила взглядом за медсестрой. Та покатила ребенка дальше и вскоре исчезла в глубине коридора. Пи Джей пошла за ними и через некоторое время добралась до стеклянной стенки, за которой стояли семь колыбелек. В каждой из них лежал завернутый в голубое одеяльце младенец.
Пи Джей пристально вгляделась в крошечные личики.
Четверо детей плакали, трое спали.
На колыбельках висели таблички с указанием фамилии ребенка и веса.
«Макмиллан. 3 кг 600 г».
«Фироччи. 3 кг 100 г».
«Зомбик. 4 кг 100 г».
И ни слова о том, кто родители детей, в какой семье они будут расти, счастливы ли будут.
«Где же их матери? — с беспокойством подумала Пи Джей. — Какими они кажутся испуганными, эти малыши, и какими одинокими».
Она снова взглянула на таблички. Ни одного ребенка с таким весом, как у ее сына. Интересно, похож ли кто-нибудь из этих младенцев на него? Она не знала.
Семеро детей, семеро мальчиков.
И все не ее…
Пи Джей прижала руку к тому месту, где была грудь, и боль, которую она хранила в себе долгие годы, начала медленно нарастать. И вот она охватила ее всю, потому что у нее никогда не будет детей. Единственный сын, которого она родила двадцать пять лет назад, ушел от нее навсегда; он больше ей не принадлежит, как, впрочем, никогда не принадлежал. Дети остаются только с теми, у кого нормальные семьи, хорошие мужья, а не с такими, как она, женщинами, которых никто никогда по-настоящему не любил.
Пи Джей вздохнула и почувствовала, как по щекам покатились слезы: она поняла, что не стояла вот так перед комнатой, в которой лежат новорожденные, с тех пор как они со Сьюзен когда-то давным-давно рассматривали ребенка Джесс. Она ни разу не переступала порога послеродовой палаты, даже если в ней лежала ее самая близкая подруга, выдумывая какие угодно причины для отказа. Только теперь Пи Джей поняла, чем это было вызвано, она боялась, что вид новорожденных причинит ей острую боль, и тщательно избегала этого.
Но какое она имеет право сейчас, по прошествии стольких лет претендовать на своего сына? Чего хочет этим добиться? Ведь не ее заслуга в том, что он уже взрослый, самостоятельный мужчина. Она не приложила ни малейших усилий, чтобы вырастить его. Кроме того, если она встретится с сыном, то наверняка потеряет Боба, мать порвет с ней все отношения, но самое страшное, она рискует потерять единственное, в чем знает толк, — свою работу.
