Рут Харрис - Мужья и любовники
– Как думает доктор, Скотт снова попытается это сделать? – спросил Кирк. Ему обязательно надо это знать. – Как он думает, мы еще увидим Скотта – прежнего, настоящего Скотта?
– Давай лучше не будем об этом, – взмолилась Элисса, и на глазах ее выступили слезы. Она теперь часто плакала. – Давай лучше поговорим о чем-нибудь приятном.
Летом 1953 года Кирк Арнольд потерял отца и брата. Это было лето вопросов – вопросов, которые неотступно преследовали его. С отцом и братом было явно что-то не в порядке. А с ним? Может, и он обречен повторить их судьбу? Может, и он обречен на самоубийство?
Другой вопрос был еще страшнее: повторится ли день, когда он снова захочет кого-нибудь убить? И окажется ли кто-нибудь рядом, чтобы его остановить?
Глава III
– Слушай, а ведь у этого Скотта Арнольда потрясающе сексуальный вид, – заметила одна медсестра, обращаясь к Бонни Уиллси. – Он напоминает мне Джеймса Дина. – За шесть недель Скотт превратился из веснушчатого буяна в высохшего мизантропа.
– Мне кажется, его брат еще сексуальнее. Он напоминает мне Джона Кеннеди, – ответила Бонни, имея в виду сенатора из Массачусетса, чья фотография недавно появилась на обложке «Лайфа» в связи с его женитьбой на молодой француженке Жаклин Бувье. – Только еще симпатичнее.
– Он тоже находит тебя милашкой, – подмигнула та, что постарше, и Бонни вспыхнула. По правде говоря, она и сама заметила, что Кирк Арнольд к ней неравнодушен. Она часто думала, что стоит ему сделать шаг навстречу, и она с готовностью откликнется.
Бонни Уиллси была ровесницей Кирка. Но происхождение у них было разное. Ее отец, пресвитерианский священник, руководил миссией, предоставляющей приют сиротам и бездомным в Чикаго, а мать работала на раздаче бесплатных обедов.
Бонни росла в скромном приходе. Спокойная, уравновешенная, скромная, она с седьмого класса решила, что посвятит жизнь служению людям. Заканчивая школу, она записала в дневнике: «Желание: стать Флоренс Найтингейл», Она поступила в школу медсестер в Чикаго и хотела работать в психиатрическом отделении. Она была чуткой девушкой и знала, что физическая боль не самое страшное в жизни. Бонни проходила практику в Ковингтоне, когда туда положили Скотта Арнольда.
Поначалу Скотт отказывался подниматься по утрам, есть, разговаривать. Дни он проводил один, запершись в комнате, вновь и вновь проигрывая полюбившуюся пластинку «Хорошо бы ты была здесь». Отказываясь от всякой еды и ограничиваясь только чашкой черного кофе ежедневно, он потерял двенадцать фунтов в первые десять дней нахождения в Ковингтоне.
– Нам придется прибегнуть к искусственному питанию, если он не начнет есть сам, – сказал на пятиминутке доктор Адам Маршан, психиатр Скотта.
– Иногда он говорит со мной, – сказала Бонни. У нее были карие глаза, каштановые волосы и на редкость нежная, слегка веснушчатая кожа. Красота ее была почти викторианской, а по возрасту она была ближе всех к Скотту. – Может, я попытаюсь убедить его поесть?
С разрешения доктора Маршана Бонни предложила Скотту свое любимое блюдо: гамбургер с майонезом – впервые она попробовала его, когда ездила с родителями в Калифорнию на одну церковную встречу.
– Хлеб надо поджарить, мясо – с кровью, но не сырое, – говорила она Скотту, когда они прогуливались по больничному двору. – И надо побольше салата, помидоров и майонеза.
– Майонез с гамбургером? Что за чушь! – сказал Скотт, предпочитавший кетчуп.
– А вы что любите? – спросила она, поворачиваясь к нему.
– Апельсиновые дольки, – ответил Скотт. Он почувствовал интерес к Бонни. Она не похожа на дурочек, которые задают глупые вопросы и удовлетворяются глупыми ответами. – Знаете, с ванильным мороженым внутри. Папа, бывало, покупал их нам, когда мы летом отдыхали на озерах. Холодильник всегда был забит ими.
В тот же день Бонни отправилась в город и накупила апельсиновых долек. Обнаружив в холодильнике любимое лакомство, Скотт ел их целый месяц, так что потом уж и видеть не мог.
– Брат говорит, что вы помогли ему больше, чем все доктора, вместе взятые. – С этими словами Кирк впервые обратился к Бонни. Они встретились в приемной, где Бонни аккуратно раскладывала на столиках журналы и поливала цветы. – Брат обязан вам жизнью.
Бонни моментально вспыхнула – так краснеют люди с бледной кожей, поэтому они никогда не могут скрыть своих чувств.
– Это просто потому, что я провожу с пациентами больше времени, чем доктора, – скромно ответила она. – К тому же, насколько я знаю, это вы спасли ему жизнь. Это вам он обязан.
Теперь пришла очередь краснеть Кирку.
– Но ведь Скотт мой брат, – сказал он просто, и этим было сказано все.
Только ей было непонятно, почему Скотт упорно отказывался разговаривать с Кирком, лишь умолял забрать его из Ковингтона, называя это место сумасшедшим домом.
– Я совершенно здоров! – сердито повторял он. – Единственное, на что способны эти идиоты, так это задавать вопросы. Вопросы, вопросы, вопросы. Ну и что толку? Забери меня отсюда!
Кирку очень хотелось сделать то, что просил брат. Лишь бы ему было хорошо. Лишь бы тот вернул ему свою любовь. С другой стороны, Скотт хотел совершить самоубийство, и доктор Бэзилин, их домашний врач в Гросс-Пуанте, рекомендовал ему курс психиатрического лечения. Кирк считал, что врача, который знает Скотта с детства, надо слушаться.
– Но почему бы не попробовать? – говорил он Скотту. – Доктор Бэзилин считает, что это должно помочь.
– Помочь?! Кому?! – яростно спросил Скотт, как будто речь шла неизвестно о ком.
– Тебе, – мягко ответил Кирк.
– Мне? А зачем мне помогать? Я прекрасно себя чувствую. Я не сумасшедший! Да и к тому же, что Бэзилин понимает? – мрачно продолжал Скотт. – Это же просто болван.
Переубедить его было невозможно.
Жизнь Элиссы Арнольд проходила в каком-то тумане. Она никогда не говорила о самоубийстве мужа и о попытке самоубийства сына. Она никогда не делилась своими переживаниями и жизненными планами. Кирк водил ее в кино и играл с ней в скреббл. Они вместе смотрели телевизор и вместе ужинали. О чем они только не болтали – о гавайских рубахах Гарри Трумэна, о новозеландце Эдмунде Хилари и шерпе Норкае Тенцинге – первых покорителях Эвереста, о том, нужно ли гладить новые фасонные рубашки или, говорится в рекламе, они в этом не нуждаются. То есть обо" всем, кроме того, что произошло в их семье.
– Не знаю, что бы мы без тебя делали, – вновь и вновь повторяла она тем летом, когда Кирк мотался между Гросс-Пуантом и Ковингтоном. – Благодарение Богу, у меня есть ты.
В свои девятнадцать лет Кирк уже не был мальчишкой, хотя повзрослеть еще не успел. Тем не менее он выполнял волю отца: заботился о матери и брате. О нем самом позаботиться было некому.
