Елена Радецкая - Нет имени тебе…
Мы расположились в большой кухне, где было и выпить, и закусить. Отсюда курсировали на танцплощадку, сновали туда-сюда, туда-сюда. Я очень скоро плотно осела в кухне, где присосалась к коньяку, мешая его с вином и слушая доносившуюся музыку. А потом – провал.
Очнулась от жуткого сварливого голоса:
– П-шол вон, с-сука!..
Открыла глаза и поняла, что не дома. И тут же снова услышала этот нехороший, нечеловеческий голос:
– Вон! Др-р-рянь, р-рвань!
Страх вжал меня в постель, а глаза воровато осматривали все, что можно увидеть. Я лежала на большой тахте во вчерашней мастерской, на антресолях. Рядом возвышался могучий старинный платяной шкаф. Окна не было. Свет просачивался снизу, значит, наступил новый день.
– Ср-рань! – произнес некто издевательским тоном, и я поняла, что это вдрызг пьяный человек, возможно, хозяин мастерской, Арчи.
Черт возьми! Я даже не удосужилась узнать, кто этот Арчи! Я натянула одеяло под горло, продолжая дико вращать глазами.
– Дур-ра… – дальше последовал матерный эпитет и Арчи, если это был он, хрипло засмеялся.
Никаких попыток подняться ко мне он не делал, похоже, он вообще не двигался, наверное, валялся на полу. Очень осторожно я спустила ноги с тахты и затаилась. Молчание. Я была в одних трусах, наверное, вчера меня раздела и уложила Марго, поскольку я была не транспортабельна. Одежды своей я не увидела, на цыпочках дошла до лестницы и стала спускаться, приостанавливаясь и пытаясь обнаружить пьяную скотину. Внизу было то, что я вчера назвала гостиной. Перед окном, на круглом столике, стоял предмет, с которого отчасти сползла накидка, обнажив проволоку. Клетка! Подскочив к ней, я рванула тряпку и увидела висящего на прутьях серого попугая с красным хвостом-лопаткой, с белыми пятнами вокруг глаз.
– Гав-га-ав, – залаял он: – Га-ав-га-ав!
– Вот сволочь, – отозвалась я и заплакала. Попугай тоже стал всхлипывать и так меня насмешил, что я заржала, но он, видимо, счел ниже своего достоинства передразнивать меня, а может, слух у него был лучше, чем у меня, и он уловил шаги? Я-то услышала только щелчок и звук открываемой двери, а обернувшись, увидела мужчину. И это был Арчи! Конечно, он был удивлен, вряд ли голые девицы появлялись у него в доме каждый день, однако внешне он никаких чувств не выказал, только спокойно произнес: «Какая прелесть».
Я готова была снова зареветь и помчалась на антресоли. Меня догнал его бархатный, ласковый, чуть ироничный голос:
– Чувствуй себя как дома, а я пойду сварю кофе.
Потом мы сидели в кухне и пили кофе. Арчи был старше меня в два раза. От юношеской стройности ничего не осталось, был он невысок и округл, лицо – доброе, темные смеющиеся глаза и пушистые усы. И во всем его облике присутствовала внутренняя энергия и надежность. Казалось, он всегда знает, что нужно делать, и делает то, что нужно.
Я смотрела на него, и мне было спокойно и весело. И я подумала: хочу быть рядом с тобой, смотреть на тебя, слушать, быть твоей собакой, готовить тебе еду, стирать белье, рожать детей и делать все, что скажешь. Возьми меня за руку, и я пойду, куда поведешь. Все это, крайне сбивчиво, я пыталась объяснить ему вечером, когда мы, обнявшись, лежали в постели. Я стеснялась прямо сказать, что люблю его, потому что трудно, даже невозможно поверить, будто можно влюбиться в один миг. А в постели у нас все так получалось, словно наши тела, руки, плечи, ноги, наши губы знали друг друга давно и встретились после долгой разлуки. Я позвонила девчонкам и сказала, что остаюсь у Арчи.
Уже на второй день он писал меня обнаженной, а я смотрела вокруг и не могла поверить: неужели это мой настоящий дом! Мои будни стали похожи на праздники: он работал, приходили гости, снова работа, а у меня – своя: уборка, магазин, готовка, – и опять гости. Гости симпатичные, оживленные, остроумные, я радовалась их приходу, но когда наконец все были сыты и пьяны, не могла дождаться, скоро ли они, черти полосатые, свалят, чтобы оказаться в объятиях Арчи? А еще лучше – без гостей, вдвоем, при свечах. Тянули хорошее вино, поигрывая им в бокале, а потом он учил меня танцевать вальс, и снова в объятия.
Я жила в каком-то угаре, словно моему счастью был отпущен краткий срок. Собиралась подумать о будущем, может быть, восстановиться в Мухе, но жизнь вертелась колесом, и эти мысли откладывались на потом, успеется.
– Ты ме-еня лю-у? – брюзгливо спрашивает мерзкий попугай, ероша перья на шее. Его зовут Дрися. Порода: серый жако. Большая сволочь этот Дрися. Он принадлежит приятелю Арчи, который уехал отдыхать в Египет, и на это время оставил здесь свое сокровище. Дрися скучает по хозяину. Арчи он терпит, меня – ненавидит, возможно, он вообще женоненавистник. Я его даже не кормлю и не сую сквозь прутья пальцы – откусит. Клюв у него железный. Я плачу попугаю той же монетой, издеваюсь над ним, как могу: показываю язык, ору всякие глупости, а если Арчи уходит куда-нибудь днем, закрываю клетку тряпкой. Как он неистовствует, как материт меня.
Он умеет свистеть «Тореадор, смелее в бой, тореадор, тореадор!» А однажды задумчиво сказал:
– Ту би ор нот ту би…
– Что? Что он сказал? – не поверила я своим ушам. – А-хре-неть!
Арчи – инициалы Анатолия Робертовича Чикмарева. Удивительно, что я никогда не звала Ромыча по имени, специально не звала Володей, от нелюбви. С Арчи все наоборот. Арчи – лучше имени, это и есть имя – нежное, смешное и очень похожее на него самого. Разве возможно назвать его Толик?
В основном Арчи продавал свои картины в Германии, был у него там агент, который этим занимался. Там он считался очень модным художником. Были у него и здесь поклонники, но здесь больше завистников из нищих художников. Одного я даже видела, принципиального, который считал, что Арчи продал свой талант. На его талант покупателей, видно, не нашлось, вот он и пенился.
Арчи выработал свою манеру и штамповал полотна. Были у него и картины для души. Он их не продавал. Обнаженка, писанная с меня, была одной из них. А то, что на продажу, он называл: «Улица, фонарь, аптека…» Это пейзажи: городской вечер, фонари, золотая осень, дождь. Картины – яркие, лучистые, шелково лоснятся, горят и светятся. И то, что люди их берут, чтобы украсить свой дом, не удивительно. Они брызжут энергией. Это – праздник! Арчи мастер уже потому, что сумел угадать, что именно будет иметь успех, и наладил производство, чтобы жить, как говорится, достойно.
У Арчи не только завистников много, но и друзей. Одни – старые, другие – новые, есть – случайные, которые знают, что у него всегда можно выпить на дармовщинку. Он не жмот, денег не жалеет.
На улице вовсю тенькали птицы, распушилась зелень, и я звала Арчи поехать за город, но он срочно доделывал заказ для Германии, а однажды утром сказал, что мне нужно пожить некоторое время дома. То есть как – дома? Он знал, что дома я давно не живу. И зачем это нужно? А затем, что к нему из Германии приезжает жена.
