Лейла Мичем - Перекати-поле
— Он считал, что мы предали его, — сказал Джон. — Мы уничтожили все, во что он верил, чему был по-своему предан, и решил наказать нас.
В ней начала просыпаться ярость матери. Она встала, чтобы не видеть пасторской рубашки и стоячего воротничка, которые перед лицом охватившего ее совершенно неправедного гнева действовали на нее, как живой укор. Руки Кэти сжались в кулаки.
— Но как он мог допустить, чтобы Уилл всю жизнь думал, что отец бросил его? Как он мог допустить, чтобы маленький мальчик, чувствуя себя нежеланным, страдал так же, как в свое время страдал он? Почему за все это время в нем так и не проснулась хотя бы капля порядочности, чтобы рассказать всю правду?
— Он думал, что уже слишком поздно, — ответил Джон. — Я стал священником, а он знал, что ты никогда не попросишь меня отказаться от своего призвания, чтобы жениться на тебе.
— Я презираю его, — коротко произнесла Кэти.
— И у тебя есть для этого все основания.
— И ты тоже должен был бы презирать его.
— Я бы и презирал, если бы мне не было так ужасно жаль его. Он всегда любил нас, Кэти, и в этом была его величайшая мука. Думаю, если бы ты его увидела, то поняла бы, что он страдал от последствий своих поступков еще больше, чем мы с тобой. Несмотря на то что мы оказались покинуты им, у нас с тобой была наша дружба… и у нас был Уилл.
Она резко обернулась.
— Если бы я увидела Трея, я бы пристрелила его, так что храни меня Господь от этого. Клянусь, если бы он сейчас вошел сюда, я бы вытащила старое ружье моей бабушки и отправила бы его прямо в пекло.
— Он и так очень скоро встретит свою смерть, — глухо произнес Джон.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Он умирает, Кэти. Неоперабельная опухоль головного мозга — астроцитома. Поэтому он и здесь.
В памяти всплыла картина: Трей на теннисном корте в их последний год учебы в школе — высокий, сильный, загорелый, сияющий на солнце. Она пронесла этот образ с собой через годы, словно старую фотографию, которую тайно хранят в бумажнике, чтобы время от времени украдкой поглядывать на нее. Мысль о том, что Трей — воплощенное олицетворение мужского здоровья, человек, которого она любила практически всю свою жизнь, — может умирать от болезни, мгновенно ошеломила ее, но ни жалость, ни печаль, ни понимание этого все равно не растопили ледяную ненависть, которую она испытывала к нему сейчас.
— Понятно, — тихо сказала она, не скрывая своего презрения. — Значит, он приехал сюда, чтобы в последний момент купить себе прощение у Бога, так? Последняя отчаянная попытка. Как это похоже на ТД Холла!
— Присядь, Кэти. — Джон указал ей на место рядом с собой. — Я должен сказать тебе еще кое-что. — Он поднял свой стакан и одним глотком осушил его.
Сейчас надежды Кэти рухнут. Он скажет ей, что они не могут объявить, что отец Уилла — он. Они должны учитывать, что есть работа Джона, его репутация, не говоря уже о ней самой и Уилле. И что хуже — уладить старый скандал, основанный на лжи, или же поднять новый, опираясь на правду? У Кэти не было времени, чтобы обдумать это. Она села.
— Что, Джон? Ты считаешь, что мы не можем рассказать, что ты — отец Уилла?
— Дело вовсе не в этом, Кэти. Я буду горд объявить всему миру, что Уилл — мой сын, если вы с ним сами захотите этого. Он был зачат до того, как я принял свои обеты, и Церковь поддержит мое решение относительно собственного ребенка, сочтя его правильным. Но… когда ты услышишь то, что я собираюсь рассказать сейчас, у тебя, скорее всего, пропадет желание признать меня отцом своего ребенка. Да и Уилл, возможно, не захочет называть себя моим сыном.
Кэти почувствовала, как по коже побежали мурашки.
— Почему?
— Трей приехал сюда, чтобы сделать два признания.
Она закрыла уши ладонями.
— Боже мой, я не желаю ничего этого слушать!
— Помнишь, как мы с Треем заболели на той неделе, когда состоялась решающая игра регионального первенства против Дэлтона?
Она уронила руки.
— Помню, причем очень хорошо. Это было в понедельник. Вы с Треем отравились и были такого же зеленого цвета, как те тушеные черепахи, из которых были сделаны гамбургеры у Бенни.
— С гамбургерами у Бенни было все в порядке. Нас выворачивало наизнанку, потому что мы с Треем оказались причастны к гибели Донни Харбисона.
Кэти застыла, словно каменное изваяние, и челюсть у нее начала медленно отвисать.
— Да, ты не ослышалась, — продолжил Джон. — Донни умер в результате несчастного случая, но причиной его были мы с Треем. И это второй его грех, в котором он приехал покаяться.
У Кэти было такое ощущение, будто ее уши заткнули ватой. Все звуки в доме казались приглушенными. Она вспомнила о школьной фотографии Донни, стоявшей на полке в кухне у Харбисонов. Она ни разу не видела, чтобы рядом с рамкой не было вазы с цветами, выращенными Бетти. Эта фотография была единственным, что Кэти знала о мальчике, которого они потеряли. Ей доводилось покупать овощи с детских грядок на огороде Дома Харбисонов, но имя Донни никогда при ней не упоминалось.
Джон повернул голову к окну, и Кэти увидела, как взгляд его затуманился от воспоминаний, которые накатили на него, словно волна, выбросившая на берег обломки давнего прошлого.
— Трей был убежден, что если мы не выиграем региональное первенство, то на карту будет поставлена судьба наших стипендий в Майами. Он вбил себе в голову, что мы обязаны что-то предпринять и подстраховаться…
У Кэти ушло не более пяти минут, чтобы восстановить в памяти события того рокового ноябрьского дня, которые уже никогда не изменить. Вслушиваясь в пугающую тишину, повисшую в комнате, она вспомнила, что тогда в клинике доктора Грейвса пропала электробритва. Кэти также вспомнила большой синяк на плече Трея и то, как он в тот вечер постоянно цеплялся к ней, словно она была спасательной шлюпкой в штормовом море. Она еще тогда подумала, что они с Треем будут вместе навсегда и ничто на свете не сможет их разлучить.
— Трей собирается рассказать Харбисонам правду о смерти их сына сегодня вечером, когда я буду на мессе, — в заключение произнес Джон. — Он заявил, что не будет упоминать моего имени и полностью возьмет вину за гибель Донни на себя.
Кэти все еще была слишком потрясена, чтобы что-то ответить ему. Она пыталась осознать глубину горя и боль Харбисонов, пыталась поставить себя на их место и представить, что чувствовала бы сама, если бы нашла в сарае повешенным своего Уилла. Просто уйти и бросить мальчика, чтобы родители нашли его в таком виде… Этот поступок был слишком вопиющим, к тому же это была идея Джона… Но ему тогда было всего семнадцать! Охваченный паникой, он думал лишь о том, что должен спасти от тюрьмы парня, которого называл своим братом, — а также сберечь будущее этого парня для девушки, которую они оба любили. Вера и совесть Джона вынудили его выбирать меньшее из двух зол.
