Хербьерг Вассму - Книга Дины
— Ты думаешь, мужчине этого достаточно?
— Иакову было достаточно. И мне тоже.
— Но я не ты и не Иаков!
Они мерили друг друга взглядом, как два самца, отстаивающих свое право на самку. Любви в их глазах не было. Наконец Дина сдалась. Она опустила глаза и тихо сказала:
— Ты мог бы быть шкипером на одном из судов.
— В шкиперы я не гожусь, — мягко ответил Лео. Он по-прежнему держал под мышкой скомканную шляпу.
— Но не могу же я быть женой человека, который ездит в Россию и еще Бог знает куда! — крикнула она.
— А тебе и не надо выходить замуж, Дина. По-моему, ты не годишься для роли жены.
— Но кто же тогда будет рядом со мной?
— Я!
— Но ты же не существуешь!
— Для тебя существую! Пойми это! Но мои дороги нельзя обнести оградой. Это приведет только к ненависти.
— К ненависти?
— Да! Людей нельзя держать в загоне. От этого они становятся опасными. Так поступили с русским народом. И это чревато взрывом!
Ветер гнал по полю соломенную труху. Кое-где дрожали испуганные колокольчики.
— Людей нельзя держать в загоне… Они от этого становятся опасными! — шептала Дина. — Они от этого становятся опасными!
Она сказала это в пространство, словно ей вдруг открылась истина, которой она прежде не понимала.
Им не нужно было обнимать друг друга. Их связывали узы прочнее морских канатов.
На другой день к Мюллерам пришел посыльный с пакетом. На имя Дины.
Это была ее шляпа. Она выглядела так, будто всю зиму пролежала под снегом. Но в тулье в заклеенном конверте лежала записка:
«Независимо ни от чего я вернусь».
И все.
Дина уехала с первым же пароходом, который шел на юг. Лео уехал двумя днями раньше. Радости она не чувствовала. Но немного успокоилась.
Епископша показала ей, что Любовь существует. К тому же ей уже незачем было ехать в Вардёхюс, в это дикое, забытое Богом место с тюрьмой и крепостью в форме звезды, обнесенной каменными стенами. Так ей сказали.
— Людей нельзя держать в загоне. Они от этого становятся опасными! — шептала Дина, ей оставалось только считать горные вершины да рукава фьордов.
Люди на борту в счет не шли.
ГЛАВА 16
Помилуй меня, Господи, ибо тесно мне; иссохло от горести око мое, душа моя и утроба моя.
Псалтирь, 30:10Дина была уже на пути домой, когда матушка Карен вдруг поникла в своем вольтеровском кресле и потеряла дар речи.
Фому послали верхом через горы за доктором. И Андерс с попутными судами послал письмо Юхану, который гостил у пастора в Вогене.
Доктора дома не оказалось, но и, окажись он дома, он все равно уже ничем не помог бы матушке Карен.
Юхан быстро собрался и поспешил к смертному одру своей бабушки. Как и все в Рейнснесе, он считал матушку Карен бессмертной.
Олине совсем растерялась от горя. Это чувствовалось и по ее стряпне. Все казалось пресным и безвкусным.
Стине не отходила от матушки Карен. Она готовила травяные отвары и поила больную с ложечки. Обтирала ее, меняла под ней белье. Мыла и присыпала ее крахмалом. Развесила полотняные мешочки с душистыми травами и розовыми лепестками, чтобы в комнате у больной лучше пахло.
Время от времени матушке Карен казалось, что она находится в садах Эдема и уже можно забыть ту долгую дорогу, которую ей пришлось преодолеть, чтобы попасть туда. Стине согревала шерстяные тряпки и обкладывала ими дряблое тело матушки Карен, взбивала подушки и перины, приоткрывала окно. Только чуть-чуть, чтобы свежий воздух все время тек в комнату.
А тем временем августовское солнце было обжигающе горячим, созревала черника и последнее сено перевезли наконец под крышу.
По приказу Олине Вениамин и Ханна старались держаться подальше от дому. Они бродили вдоль берега, высматривая судно, на котором могла бы вернуться Дина и привезти им подарки.
Вениамин понимал, что матушка Карен тяжело больна. Но слова Олине о том, что она скоро умрет, принял за ее обычное преувеличение. Ханна же, напротив, как и Стине, предчувствовала неотвратимое. Как-то, стоя в воде и подцепив палочкой перевернутого краба, она сказала:
— Матушка Карен умрет еще до воскресенья!
— Почему ты так говоришь?
— Потому, что у мамы такое лицо. И у матушки Карен тоже. Все старые люди умирают!
Вениамин рассердился.
— Матушка Карен не старая! Это только так кажется, будто она старая, — сказал он.
— Она очень старая!
— Нет! Ты дура!
— Почему ты споришь? Все умрут, и она тоже. И нечего из-за этого сердиться.
— Все умрут, а она — нет! Слышишь!
Он схватил Ханну за волосы и намотал их на руку. От злости и боли Ханна с громким ревом плюхнулась в воду. Платье и панталоны у нее намокли. Она сидела в воде, раскинув ноги, и громко рыдала.
Вениамин уже забыл, что сердит на нее. Кроме того, он испугался, что на плач Ханны сюда прибежит Стине. Нужно было что-то делать. Несколько мгновений он растерянно смотрел на Ханну, потом протянул ей обе руки и помог встать.
Они сняли с Ханны одежду и разложили сохнуть на горячие камни. Пока они сидели там, не зная, враги они или друзья, Вениамин начал разглядывать тело Ханны, как делал всегда, когда их никто не видел. Она с оскорбленным видом смотрела на камни и смахнула муравья, который полз у нее по ляжке, милостиво разрешая Вениамину продолжать осмотр и утешать ее таким образом. Они уже забыли, что матушка Карен умрет еще до воскресенья.
На другой день вернулась Дина. Она привела обоих детей к матушке Карен. Они стояли у кровати, руки у них одеревенели, глаза были потуплены.
Вениамин дрожал, хотя в комнате было жарко. Он помотал головой, когда Стине велела ему взять матушку Карен за руку.
Тогда Дина наклонилась над кроватью и взяла руки матушки Карен в свои. Потом сделала знак Вениамину. Он вложил свою руку в руки Дины и прикоснулся к руке матушки Карен.
В глазах матушки Карен мелькнул свет. Половина лица у нее была парализована. Но уголок рта с левой стороны поднялся в беспомощной улыбке. И глаза медленно наполнились слезами.
Над кроватью тихо покачивались мешочки с травами Стине. Белые занавески шевелились от ветра.
Вениамин вдруг обнял матушку Карен за шею, хотя ему никто не говорил, что это нужно.
Олине, Андерс и слуги стояли в дверях. Они по очереди подходили прощаться.
Матушка Карен уже ничего не могла сказать им. Но позволяла гладить свои худые руки. На них выступили большие синие жилы, похожие на ветки облетевших осенних деревьев. Иногда, очень редко, она открывала глаза и следила за людьми. И люди видели, что она все слышит и понимает.
Дом наполнился небывалым покоем. Обитатели Рейнснеса молча жались друг к другу. Словно кустики вереска, освободившиеся от снега, они выпрямились и переплелись друг с другом.
