Николь Фосселер - Под шафрановой луной
– Сколько это стоит, вы говорите? – внезапно спросила она, словно желая застать его врасплох. Он назвал цену. Миссис Гарретт улыбнулась и покачала головой.
– Слишком дорого.
Она молча подняла руку и на пальцах показала, сколько готова заплатить за это жилье. Хасан сразу принялся ныть:
– Но дом стоит куда дороже! Это хороший, старый дом, построен на совесть.
Потенциальная клиентка рассмеялась.
– Я вижу, что старый! Здесь придется много чинить и ремонтировать.
Она снова подняла руку, подтверждая, во сколько она оценивает дом.
– Подумайте если не обо мне, то о моих детях, – Хасан попытался подобраться к сердцу женщины – с англичанками обычно это хорошо работало. – Если я заплачу хозяину дома неполную цену, он даст мне меньше денег. Как я накормлю детей?
Он придал лицу самое скорбное выражение. Миссис Гарретт с веселым видом покачала головой и настояла на своем.
– Но, разумеется, я подумаю о вас и о ваших детях. – Она окинула взглядом комнату, где в некоторых местах от стен отлетела штукатурка. – Мне понадобится мастер. Если вы сможете подыскать хорошего, я вам доплачу.
Хасан просиял. Ему определенно нравилась эта леди! Живот его в широкой рубахе над шароварами подскочил – араб поспешил к ней, и они вместе обошли дом.
– У меня есть братец, столяр… Его зять знает толк в малярных работах. А племянник – кузнец! Я могу прямо сейчас пойти…
Хасан действительно разбирался в англичанках. Но таких, как миссис Гарретт, еще не встречал. Поэтому уже после заключения сделки и посредничества с рабочими он нередко захаживал к ней на стаканчик чаю или кружку кофе, чтобы поболтать и узнать о ходе реставрационных работ. И при первой возможности устраивал строителям нагоняй, чтобы поторапливались – нельзя больше оставлять миссис Майю, мисс Эмми, миссис Элизабет, мисс Бэтти и главное – маленького саида без теплой воды!
Хасан мог стать отличным помощником во всех начинаниях, это Майя и остальные поняли быстро. Он знал, где по соседству купить лучшие овощи и кукурузу и у какого торговца ни в коем случае нельзя брать мясо. Он раздобыл им кухарку Фатиму, хотя поначалу ей приходилось туго под неусыпным контролем Бэтти, но наконец они пришли к компромиссу, что будут готовить по очереди: один день египетская и арабская кухня, другой – английская. Оказалось, Хасан слышал, что христианская больница отчаянно нуждается в медсестре – Эмми Саймондс приехала как по заказу. И Хасан всегда направлял к ним активных туристок, которые не хотели учиться у мужчин, но с удовольствием брали уроки арабского у Майи, с неменьшим удовольствием оставались на чай, а вернувшись домой, рекомендовали замечательную миссис Гарретт своим родственникам и знакомым, чей путь лежал в Каир. Роман Майи о Химьяре продавался не слишком хорошо, но издатель в Англии остался доволен прибылью, выплатил Майе дополнительную премию и попросил ее написать о Каире, раз уж она там живет. И сможет ли она переводить с арабского?
Кроме этого, их достаток составляла пенсия британской армии и сбережения тети Элизабет. Скромновато для жизни в Англии, но в Каире на эти деньги можно было неплохо существовать.
Следующие страницы книги судьбы Майи словно пролистнул порыв ветра – они пролетели очень быстро, куда быстрее тщательно выписанного детства, юности и ранних лет взрослой жизни. Возможно, у нее было слишком много дел: чтение домашней библиотеки, пополняющейся медленно, но постоянно, письма, переводы и занятия.
Тетя Элизабет оказалась права: Каир постепенно становился вторым Парижем. Через пять лет после прибытия Майи за дело взялся новый хедив Исмаил-паша и перестроил западную часть города по французскому образцу: великолепные просторные улицы, огромные парки и широкие площади с пряничными домиками в европейском духе, ночью ярко подсвеченные. Строительство железной дороги до Александрии сделало город еще привлекательнее, а с тех пор как туристическая фирма «Томас Кук» включила Каир в свои предложения, в столицу Египта хлынул еще больший поток англичан. Художников пленила жизнь улиц и дружелюбие их обитателей, красота города, где было всего понемногу: влияние Средиземноморья, Востока и Африки, Франции и Англии, величественные мечети и элегантные дома, кофейни и яркие базары, крики муэдзинов и звон колоколов.
Разнеслась весть, что в Старом городе, в одном из невзрачных кварталов рядом с древней городской стеной Баб-Зувейла, живет Майя Гринвуд Гарретт, писательница и переводчица, и ее часто посещали гости из Англии, любопытствующие незнакомые люди. Некоторые оставались в Каире на время, даже пускали корни, как когда-то и Майя, но большинство продолжали свой путь и нередко писали ей потом о своих приключениях.
Несомненно, столь стремительно бегущее время захватило своим потоком и Джону. Майе часто хотелось крикнуть сыну: «Подожди, перестань расти, я хочу еще побыть с тобой в этом возрасте!», но это было бы бесполезно. Пухлый двухлетка вытянулся, превратился в маленького озорника и вскоре действительно повзрослел, став худым, высоким и таким темным, что его часто принимали за египтянина или француза. Джона нахватался от Фатимы арабского, и Майе оставалось лишь научить его остальному. Молочные зубки едва успели прорезаться, как зашатались и сменились на коренные. Бэтти едва успевала удлинять штанишки, а когда Джона с восторгом начал играть на улице в мяч с другими мальчишками, что периодически заканчивалось дружескими потасовками, перестала успевать и ставить заплатки. Он ходил в школу, хотя и не особенно охотно, ленился, но быстро соображал и благодаря этому не отставал.
Каждый год они сбегали от невыносимой летней жары в Блэкхолл, куда приезжала из Лондона и Ангелина с Уильямом Пенрит-Джонсом. После рождения четверых детей Ангелина совсем располнела, но, кажется, ей было мало – она ждала пятого. Несомненно, миссис Пенрит-Джонс надеялась, что малыш наконец будет в нее. Не считая огромных темно-синих глаз, Анна, Джереми, Эвелина и Филипп во всем походили на своего отца: добродушные, коренастые и рыжеволосые. Гринвуды-внуки впятером буянили в саду Блэкхолла и спорили, кто первый заберется на новые качели под яблоней.
Марта и Джеральд встречали каждое Рождество в Лондоне, на Белгрэйв-сквер, а потом совершали поездку в Каир. Майя прекрасно помнила, как отрицательно Марта относилась к путешествиям, и каждый раз удивлялась, с каким воодушевлением мать прогуливалась мимо мечетей и старинных дворцов города в компании мужа, невестки, которая в Каире стала еще моложавее и энергичнее, чем в Бате, дочери, внука и иногда Эмми. Именно Марта никак не могла нагуляться по базарам, бесстрашно передвигаясь сквозь море белых и красных тюрбанов, мимо ослов, навьюченных бурдюками и кирпичами, которые в любую секунду могли упасть на ногу. Главным образом ее привлекали шелка, хотя Майя много раз ей объясняла, что особенно роскошные ткани, которые Марта восхищенно пропускала меж пальцев, везли сюда из Лиона. Еще она каждый раз непременно заходила на парфюмерный базар, крытый, темный и немноголюдный, по которому бродили какие-то мрачного вида фигуры. Казалось, мать была абсолютно уверена: ей ничто не угрожает, пока рядом с ней Майя, которая здесь живет. Хотя всегда вздрагивала от отвращения, когда соседи готовили еду, добавляя туда в невероятном количестве чеснок и черный тмин, и пар попадал в дом через внутренний дворик.
