Джоджо Мойес - После тебя
– Ты хотя бы для приличия сделала вид, будто радуешься, что я осталась в живых. – Я протянула Трине поднос с бокалами.
– Ой, я уже сто лет назад переросла тот период, когда хотела быть единственным ребенком в семье. Ну, может, не сто, но года два – это точно.
Появившаяся с упаковкой салфеток в руках мама спросила трагическим шепотом:
– Как думаешь, такие сойдут?
– А почему нет?
– Мы же будем принимать самих Трейноров, ведь так? Они наверняка не пользуются бумажными салфетками. А исключительно льняными. С вышитым гербом или вроде того.
– Мам, мы будем принимать их на крыше бывшего офисного здания в Восточном Лондоне. Вряд ли они ожидают увидеть здесь серебряный сервиз.
– Кстати, – сказала Трина, – я привезла запасное пуховое одеяло Тома и подушку. Наверное, уже стоит потихоньку начать перетаскивать к тебе свое барахлишко. Мне поручено осмотреть завтра детский клуб.
– Какое счастье, что вы, девочки, сумели обо всем договориться! Трина, если хочешь, я могу присмотреть за Томом. Только дай знать!
Мы толклись вокруг стола, расставляя бокалы и бумажные тарелки, а когда мама отправилась за очередной партией неподобающих салфеток, я шепотом спросила:
– Трин, неужели папа действительно не придет? – Увидев кислую физиономию сестры, я постаралась не выдать своего разочарования. – Все по-прежнему, да?
– Надеюсь, что, когда меня не будет, им волей-неволей придется общаться. А так они кружат вокруг друг друга, точно боксеры на ринге, но разговаривают исключительно со мной или с Томом. Что жутко бесит. Мама делает вид, будто ей наплевать, что он к нам не выходит, но я-то знаю, что это не так.
– Если честно, я надеялась, что он придет.
После того инцидента со стрельбой я видела маму дважды. Она записалась на курс современной английской поэзии в образовательном центре для взрослых и теперь помешалась на поисках символов. Каждый опавший листок символизировал распад и старение, а каждая птица в небе – надежды и мечты. Мы были с ней на поэтических чтениях в культурном центре на южном берегу Темзы, где мама сидела как завороженная, лишь дважды нарушив гробовую тишину восторженными аплодисментами, а еще ходили в кино, после чего посетили женский туалет дорогого отеля. Там они с ее новой подругой Марией угощались сэндвичами, расположившись на раскладных стульях в гардеробе. И оба раза, когда мы оставались наедине, мама становилась непривычно нервной. «Ведь правда мы чудесно проводим время?» – постоянно спрашивала она, словно призывая меня с ней поспорить. А затем она подозрительно замолкала или, наоборот, начинала бурно возмущаться грабительской ценой сэндвичей в Лондоне.
Трина развернула скамью и взбила принесенные из квартиры подушки.
– Если честно, я волнуюсь за дедушку. Ему не нравится вся эта напряженная обстановка. Теперь он меняет носки по четыре раза в день, а еще сломал две кнопки на пульте от телевизора, потому что слишком сильно на них нажимал.
– Черт, ну и дела! И кто теперь о нем позаботится?
Моя сестра в ужасе уставилась на меня.
– Не смотри на меня так! – воскликнули мы обе в унисон.
Наш разговор прервало появление первых гостей – Линн и Сунила из моей группы психологической поддержки, – с порога осыпавших меня восторгами по поводу захватывающего вида на город.
Лили прибыла точно в назначенное время. Повиснув у меня на шее, она весело прощебетала:
– Мне нравится твое платье! Ты выглядишь грандиозно.
Она уже успела немного подзагореть, даже крохотные волоски у нее на руках стали совсем белыми. По случаю сегодняшней вечеринки на ней было бледно-голубое платье и сандалии «гладиаторы». Она огляделась по сторонам, не скрывая удовольствия снова оказаться в своем садике. Камилла, появившаяся вслед за Лили, одернула жакет и подошла к нам с выражением сдержанного упрека на лице:
– Лили, могла бы и подождать бабушку.
– А зачем? Ты же не старуха какая-то.
Мы с Камиллой переглянулись, и я, поддавшись внезапному порыву, поцеловала ее в щеку. От нее пахло как в дорогом универмаге, а волосы были безупречно уложены.
– Очень мило с вашей стороны, что вы пришли.
– Ой, ты даже ухаживала за моими растениями! – Лили все тщательно проинспектировала. – А я-то думала, что ты их угробила. Ой, смотри! Мне нравится. Это новые? – Она показала на два горшка, купленные мной накануне на цветочном базаре, чтобы украсить крышу в честь праздника. Я не хотела покупать срезанные цветы: они напоминали о смерти.
– Это герань, – сказала Камилла. – На зиму ее следует убирать с крыши.
– Она может накрыть их спанбондом. Эти горшки из необожженной глины слишком тяжелые, чтобы тащить их вниз.
– Нет, так они все равно не выживут, – объяснила Камилла. – Слишком открытое место.
– Честно говоря, – вмешалась я в разговор, – здесь скоро будет жить Том. И мы не уверены, что его безопасно пускать на крышу, особенно учитывая то, что произошло со мной. Поэтому мы решили закрыть пожарный выход. Если хотите, можете потом забрать цветы…
– Нет, – после секундного размышления заявила Лили. – Оставим все так. Мне будет приятно вспоминать о том, как тут все было.
Она помогла мне установить стол, а попутно немного рассказала о школе – все отлично, но приходится напрягаться – и о своей маме, которая, похоже, строит глазки испанскому архитектору по имени Фелипе, купившему в Сент-Джонс-Вуд дом по соседству.
– Мне даже немного жалко этого Тупого Урода Фрэнсиса. Он даже не подозревает, какая его ждет засада.
– А ты сама-то в порядке? – спросила я.
– У меня все о’кей. Жизнь прекрасна. – Лили сунула в рот чипсы. – Бабуля все же заставила меня посмотреть на этого ребеночка. Я разве тебе не говорила? – Заметив мой изумленный взгляд, Лили продолжила: – Знаю. Но она сказала, что кто-то из нас все-таки должен вести себя как взрослый человек. И поехала со мной. Повела себя реально круто. Я, конечно, не должна была этого знать, но она по этому случаю даже купила себе шикарный шерстяной жакет. Похоже, для поездки к дедушке ей потребовалась тяжелая артиллерия. – Лили покосилась на Камиллу, которая болтала с Сэмом возле накрытого стола. – Если честно, мне вроде как стало жаль дедушку. Когда он думал, что никто его не видит, он постоянно смотрел на нее, и глаза у него были такие грустные. Похоже, он страшно переживает, что все так обернулась.
– Ну и как все прошло?
