Барбара Виктор - Новости любви
– В тот день вы были так поглощены работой. Все смотрели на вас, потому что было так странно видеть женщину – военного корреспондента.
– Я тоже ощущала себя не на своем месте, и это меня очень пугало. Впрочем, кажется, для первого раза это обычное дело.
Я поднимаю на него глаза и вижу, что он очень серьезен.
– Мне хотелось как-то защитить вас. Звучит глупо, верно?
Я киваю, хотя думаю, что это звучит весьма сексапильно.
Ави протягивает руку, жестом приглашая меня встать рядом, чтобы полюбоваться прекрасным видом тель-авивского побережья. Я хочу подняться, хотя ощущаю ужасную усталость и не уверена, что смогу сделать эти несколько шагов до террасы. Пока я собираюсь с силами, он вдруг говорит:
– Если ты встанешь, Мэгги, я тебя поцелую. А если я тебя поцелую, то займусь с тобой любовью. А если это случится, я не позволю тебе уехать из Тель-Авива.
С чрезвычайной поспешностью я просчитываю в уме варианты. Я все еще пытаюсь подняться. Ноябрь уже начался. До Дня Благодарения всего трое суток. Мой исполнительный директор предложил мне короткий отпуск, чтобы я могла провести День Благодарения с семьей в Штатах. Для большинства американцев этот день традиционно ассоциируется с весельем, с уютным потрескиванием поленьев в камине, со сладким картофелем, с забавными историями из детства, а также с воспоминаниями, от которых на глаза наворачиваются слезы умиления и хочется обняться со всеми близкими, собравшимися, чтобы обменяться знаками взаимной любви. Что касается меня, то я ничего еще не решила. Телеграмма, которую я мысленно отстукиваю, может звучать приблизительно так:
МАТЬ ОТЕЦ ТЧК ТАК ХОЧЕТСЯ ПРОВЕСТИ ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ С ВАМИ КАРОЙ СТИВЕНОМ ЛИЗОЙ МАФФИНОМ И БРЭДОМ ТЧК К СОЖАЛЕНИЮ ГЕНЕРАЛ АВИ ГЕРЦОГ ОН ЖЕ КОМАНДУЮЩИЙ СЕВЕРНЫМ ФРОНТОМ ОН ЖЕ СОВЕТНИК ПРЕМЬЕРА ПО ДЕЛАМ ЛИВАНА НА НЕОПРЕДЕЛЕННО ДОЛГОЕ ВРЕМЯ ЗАПРЕТИЛ МНЕ ВЫЕЗД ИЗ ИЗРАИЛЯ ТЧК ВЫЛЕЧУ НЕМЕДЛЕННО ПОСЛЕ ТОГО КАК ЗАКОНЧУ ОСМОТР ПОБЕРЕЖЬЯ ТЕЛЬ-АВИВА ТЧК МЭГГИ.
Ави поцеловал меня. Потом еще раз. Потом увлек на софу в гостиной и, не выпуская из объятий, уложил на подушки.
– Я хочу тебя, Мэгги. Я захотел тебя в тот самый первый момент, когда увидел.
Ави вытаскивает из-под моей головы подушки и отправляет их на пол. Единственное освещение в комнате – отблески автомобильных фар и уличных фонарей, выстроившихся вдоль всего тель-авивского побережья. Я помню его по Мариону, Тель-Авиву и Бейруту. Я вспоминаю, каким он показался мне сегодня в аэропорту. Его руки обнимают меня, а сам он лежит рядом на узкой софе, прижимаясь ко мне всем телом.
– Я немного располнела за последнее время, – говорю я с внезапной неловкостью.
Ави не отвечает – лишь крепче прижимает меня к себе, чтобы я перестала дрожать. Со мной, надо сказать, подобное случается, и именно поэтому я старалась избегать его все это время. Я знала, что нечто подобное со мной обязательно приключится, так или иначе это прорвется наружу.
– Тогда в Марионе я влюбился в тебя, – шепчет он.
Я касаюсь пальцами его губ, трогаю его лицо и чувствую его щетину. Он не брит, и это по крайней мере говорит о непреднамеренности его действий. Убирая мою руку со своих губ, он целует меня снова и снова.
– Позволь мне любить тебя, – шепчет он. – Пойдем в постель.
Интересно, что бы сказала на все это Куинси, если бы узнала, как один мужчина влюбился в меня с первого взгляда прямо посреди полей сражений в разбитом на секторы Ливане. Пожалуй, она просто не поверила бы мне. Да я и сама не понимала, почему верю в это.
Ави исследовал языком каждый сантиметр моего тела. Я сопротивлялась разве что одно мгновение. Случалось, я кого-то покупала в постели или продавалась сама. Случалось, меня эксплуатировали в постели. Но никогда мной в постели не обладали. Никогда… до настоящего момента. Когда это происходит в его объятиях, я закрываю глаза, прикусываю язык и начинаю стонать. Выключив свет, мешающий нам обоим, он опускается передо мной на колени, и все начинается вновь – до тех пор, пока я не перестаю что-либо соображать. Теперь он уже знает, как именно нужно ласкать и целовать меня, и всякий раз он заглядывает мне в глаза, словно желая найти в них подтверждение того, что он обладает мной.
Он был превосходен еще до того, как вошел в меня, – самый совершенный и изощренный любовник, какого я только знала в своей жизни. Такого я искала с тех пор, как узнала мужчину. И меня так захватило это занятие, что мои глаза широко открылись, и я с удивлением рассматривала того, кто оказался во мне задолго до того, как в действие был приведен соответствующий орган.
Когда я закрываю глаза, Ави берет мою голову в свои сильные и нежные руки и говорит:
– Открой глаза и смотри на меня, Мэгги. Я люблю тебя.
Я чувствую, как начинается падение с небывалой высоты, и я понимаю, что, когда оно закончится, наша связь неизбежно заставит меня жестоко страдать от боли. И я заранее задаюсь вопросом, когда это должно случиться, и почему-то не думаю о том, что, может быть, на этот раз все к лучшему. За эти годы оптимизма у меня прибавилось… Однако изумительное чувство полета не проходит, Ави обнимает меня, и в глубине души я надеюсь, что, может быть, это никогда не кончится. Если чувство исчезнет, вернется боль воспоминания о смерти Джоя Валери. Но я не хочу, чтобы такой способ самоутешения перед лицом смерти стал для меня необходим как наркотик.
– Пожалуйста, подожди! Я больше не могу! – кричу я.
– Я люблю тебя, – снова говорит он, отирая слезы с моего лица.
И я не уверена в том, что эти слезы мои. В какое-то мгновение мне кажется, что они наши. Потому что в это мгновение мы составляем с ним одно целое. Пусть только на миг…
Все закончилось, но мы не двигаемся. Я глажу волосы Ави и размышляю, стоит ли задать ему один фатальный вопрос, который вот уже несколько часов не идет у меня из головы. Я колеблюсь, боясь испортить то, что уже случилось, поскольку сам Ави уклонился от обсуждения этого предмета. Вдруг я ощущаю раздражение, словно удостоилась оговоренного заранее минимума удовольствия. Я хочу знать, что жизнь продолжается.
– Ты женат? – спрашиваю я.
– На это довольно трудно ответить, – говорит он после небольшой паузы.
Неужели я задала такой сложный вопрос, который требует еще каких-то слов, кроме простых да или нет. Впрочем, как бы там ни было, что сделано, то сделано – мы уже успели с ним переспать… А я-то размечталась, как должна буду остаться в Тель-Авиве и не поеду домой на День Благодарения. Понимаешь, Ави, было просто глупо поверить тому, что ты сказал. Ты ведь сказал, что любишь меня. Однако я поверила. Как поверила и тому, что ты говорил на террасе – что ты на веки вечные задержишь меня в Тель-Авиве и от докучливой необходимости отправляться домой на День Благодарения меня будут отделять миллионы световых лет. Но тебе не понять этого, Ави, потому что в Израиле все – члены одной большой семьи, – за исключением, конечно, палестинских братьев по разуму… Но что еще хуже, я ведь тоже влюбилась в тебя тогда в Марионе – в тот день, когда твоя армия вторглась в Ливан по всей пограничной линии.
