Меган Пол - Возлюбленная Немезида
Она ожидала, что теперь он отпустит ее и разденется сам, но Джекоб продолжал нежно теребить ее интимную плоть. Флоренс тихо вскрикнула от потрясения и изумления. Беспомощная, не в состоянии контролировать себя, она извивалась и выгибалась, чувствуя, как в ней нарастает восхитительное исступление. Спустя еще целую вечность сладостных терзаний, она задрожала в экстазе, освобождаясь от скопившегося напряжения, и Джекоб, прильнув к ее губам, поцелуем заглушил вырвавшийся у нее счастливый всхлип.
Продолжая целовать ее, глубоко, горячо, страстно, он еще раз довел ее до оргазма и только потом дал свободу рукам Флоренс и разделся сам.
Она, разморенная пьянящим пресыщением, открыла глаза, лениво рассматривая обнаженного Джекоба, пристраивавшегося на коврике рядом с ней. Он обладал мускулистым гибким телом и в данный момент был крайне возбужден, но она больше не стыдилась ни своей, ни его наготы. Проказливо хмыкнув, она смело протянула руку к его разгоряченной плоти.
— О да! — блаженно простонал он, выгибаясь и подбадривая ее движением бедер. Флоренс улыбнулась, наслаждаясь проявлением его чувственности столь же полно, сколь несколько минут назад упивалась своей.
Но вот оба почувствовали, что пора от объятий и волнующих прикосновений переходить к более тесной близости. Флоренс подладилась под Джекоба, и оба, удовлетворенно вздохнув, слились, срастаясь друг с другом в единый организм.
Физические ощущения были сказочные, но Флоренс потрясло другое. У нее было такое чувство, будто она наконец вернулась домой из долгого, долгого путешествия. Казалось, кроме этой комнаты, этих объятий, этого мужчины, ничего вокруг не существует. Никогда прежде не чувствовала она себя столь целостной, спокойной, преисполненной согласия с миром.
— Нет! О нет! — простонала Флоренс, возвращаясь в реальный мир с жутким ощущением разбалансированности. За что такая несправедливость? — думала она, рассматривая в зеркале Джекоба свои полные слез глаза. Почему ей было так хорошо, так восхитительно прекрасно с мужчиной, который в любое другое время выказывал к ней полнейшее пренебрежение? Который, возможно, до сих пор презирает ее. С какой стати у нее такая идеальная физическая совместимость с Джекобом Тревельяном?
— Ненавижу тебя, — пробормотала Флоренс, подбирая брошенную Джекобом рубашку. Зарывшись в нее лицом, она вдыхала запах здорового мужского пота, который был результатом тяжелого съемочного дня, но еще сильнее бил в нос густой древесный дух его одеколона. Этот знакомый терпкий аромат окончательно вывел ее из равновесия. За десять лет вкусы Джекоба не изменились. Он уже тогда культивировал в себе пристрастие к дорогим благовониям, хотя похвастать богатством в ту пору не мог. Помнится, он как-то заявил, что лучше уж пожертвует хлебом насущным, чем станет использовать лосьон с неблагородным запахом.
— Тщеславная свинья! — фыркнула Флоренс, отшвырнув в сторону рубашку. Ей было стыдно за свою впечатлительность. От одного его запаха в голове закружился целый вихрь эротических видений. Она вновь представила, как он плещется в воде у раковины, но теперь уже не в своей уборной, а в доме на Блейнхейм-роуд, в ее комнате, облаченный лишь в мерцающие отблески каминного огня, золотившего его обнаженную спину и ягодицы.
Какого черта ты там делаешь, Джекоб? — молча вопрошала она, вновь меряя шагами помещение фургона. Может, это отвлекающий маневр? Ведь пока он в душе, она не имеет возможности задавать свои коварные вопросы. А когда он выйдет, то непременно выяснится, что ему надо срочно бежать на какую-то важную встречу. Или у него еще что-нибудь запланировано.
— Только попробуй уклониться от интервью. Я такое про тебя напишу… — пригрозила Флоренс отсутствующему Джекобу, затем бухнулась на стул и стала делать заметки.
Едва ей удалось принять благопристойный вид и обрести хладнокровие, как дверь душевой распахнулась и показался Джекоб в джинсах и с полотенцем на плечах.
— Извини, что так долго, — виновато сказал он, потирая затылок. В его взгляде, обращенном к Флоренс, сквозило раскаяние, но она подозревала, что он просто притворяется, — тем более что он мог с легкостью изобразить кого и что угодно. — Просто сегодня был такой тяжелый день, что у меня, кажется, даже мозоли на мышцах. Массаж бы сейчас сделать, но, полагаю, ты не согласишься помять мне спину, а, Флоренс?
— Вряд ли, — надменно бросила она, стараясь не смотреть на лоснящуюся от влаги широкую грудь и мускулистые руки. Ее полное имя в его устах прозвучало до странного волнующе. — Мы можем продолжать? — Она взяла наизготовку карандаш, демонстрируя свое желание вновь приняться за работу.
— Послушай, уже, должно быть, вечереет, — сказал Джекоб, скидывая с плеч полотенце. Он взглянул на часы, лежавшие на туалетном столике. — Я умираю с голоду! — Он взял со спинки стула черный свитер красивой вязки и стал натягивать его на себя. — В студии кормят неплохо, но я, когда работаю, есть не могу. Взвинчен очень, — добавил он, протаскивая через ворот голову. — Может, поедем поужинаем где-нибудь вместе в городе? Заодно и расспросишь меня, пока будем есть. — Просунув руки в рукава, Джекоб вновь с вызовом взглянул на нее. — Ты на своей машине? Или на такси приехала? А то мне выделили автомобиль с шофером. С удовольствием возьму тебя с собой, если есть желание. — Если у тебя хватит смелости, подразумевал он, сообразила Флоренс.
— Даже не знаю… Подумать надо, — ответила она, сбитая с толку не столько его неожиданным предложением, сколько признанием — если, конечно, она не ослышалась — в том, что он испытывает страх перед камерой. Уж этого она от него никак не ожидала. — Что значит "взвинчен"? Ты хочешь сказать, что нервничаешь перед съемками?
Джекоб застенчиво улыбнулся.
— Я знаю, ты считаешь меня воплощением наглости и высокомерия, и твое отношение вполне объяснимо после того, что произошло между нами. — Он отвернулся и стал шарить под креслом, откуда вскоре извлек пару кроссовок. У Флоренс создалось впечатление, что он попросту прячется от нее, поскольку, видимо, открытое упоминание о прошлом сказывалось на его душевном равновесии таким же образом, что и съемки. — А я ведь всего лишь человек, простой смертный, — продолжал Джекоб, плюхаясь на канапе, чтобы надеть носки и обуться. — Меня терзает смертельный страх перед каждым выступлением — будь то телеспектакль, художественный фильм или театральное представление. И даже репетиции. Разницы никакой: у меня каждый раз поджилки трясутся.
Флоренс на мгновение овладело странное непонятное желание защитить, утешить его. Она глубоко сопереживала Джекобу, поскольку сама испытывала неуверенность каждый раз, когда сдавала очередную работу. Порой она даже не могла определить, что написала: интересную, умную статью или набор чистейшей бессмыслицы. В такие минуты ей страстно хотелось, чтобы кто-нибудь обнял ее и добрыми словами развеял все сомнения и страхи. Она представила, как поцелуями успокаивает Джекоба, провожая его под объективы камер или на театральную сцену.
