Татьяна Крузе - Шикарная женщина бьет тревогу
— Боже правый, детка! Что за революционный клич? — застрекотало что-то позади на уровне моей поясницы.
Шанталь Штурценэггер!
— Я… я просто очень пуглива. Прости. — Я с трудом приходила в себя. — А ты откуда здесь взялась?
Собственно говоря, я не хотела, чтобы этот вопрос прозвучал с таким упреком, с каким он сорвался у меня с языка.
Шанталь подняла одну бровь:
— Хотела купить в «Молленкопф» бинокль, пока Амадео с Урсом присматривают в «Интерио» кое-что из мебели для вашего нового дома. Когда завтра вечером пойдем с твоими родителями на «Летучего голландца», я не собираюсь сидеть в партере слепой, как крот.
Мне стало ясно, что Штурценэггеры относятся к той избалованной когорте счастливцев, которые в последний момент еще умудряются достать билеты в оперу.
— Новую мебель? Тогда побегу к ним, чтобы посмотреть.
— Может, лучше выпьешь со мной чашечку кофе, дорогая? Думаю, у нас есть о чем поговорить.
О чем? Сколько она хочет внуков? Или как я ужасно выгляжу в своих туалетах? Но сейчас утро субботы, шопинг-праймтайм[36], тут в большом городе человеку нужен защитный костюм, налокотники и суспензорий, а не лодочки на высоком каблуке и не паутинки от кутюр. Так что на мне был любимый комбинезон всех цветов радуги и розовая кепка — «гаврош».
А может, речь пойдет о том, что я вообще не гожусь им в роли снохи и она хочет принудить меня оставить в покое их единственного сыночка? Немедленно и безоговорочно.
— Кофе? Конечно, с удовольствием. — Я не посмела ей противоречить, хотя к этому моменту в моем теле циркулировало кофе больше, чем крови.
На той стороне площади находилось «Нескафе», и я с опущенной головой побрела вперед — ну прямо овечка на заклание! — а Шанталь гордо шествовала позади меня.
Я люблю «Нескафе». Хотя сиденья в этом кафе жутко расплющенные, а проходы между столиками страшно узкие. По этому поводу мне как-то пришло в голову, что все это специально придумано дизайнером интерьера. Вот, к примеру, поток посетителей значительно увеличится, если, самое позднее, через пятнадцать минут из-за полувисячего положения при сидении возникает опасность, что ягодицы вот-вот отомрут, и посетитель рысью рвется из кафе, чтобы на Кальвер-штрассе, по возможности незаметнее для прохожих, ритмичными сокращениями мышц в области седалища снова вернуть отсиженные ягодицы к жизни.
На это я рассчитывала и в данном случае: в течение пятнадцати минут, пусть даже и с Шанталь, со мной могло случиться бог знает что.
Я отбуксировала ее вперед к стоящему отдельно от остальных столику, где чувствовался хоть какой-то сквознячок. Пустить дело на самотек я не могла. Потом заказала для нас у стойки два «латте мачато» [37].
Первые пять минут сильно напомнили мне мои детсадовские годы. Я черпала ложечкой пену с кофе, а Шанталь со строгостью сверлила меня взглядом. Каждое мгновение я ожидала какого-нибудь наставления вроде «Сядь прямо» или «Не болтай ногами!»
Но первое, что она мне выдала, было:
— Надеюсь, ты больше никогда не причинишь моему мальчику столько боли, как два года назад.
Бац! Точное попадание. Я сглотнула слюну.
— Шанталь, прошу тебя! А ты бы на моем месте что сделала? Он все вечера напролет возвращался за полночь, весь пропахший чужим дамским парфюмом, и избегал всяких расспросов. Что же это могло значить, как не любовные похождения? А поскольку я сама стою на твердых позициях обоюдной верности в отношениях, само собой, я приняла соответствующие меры.
Рентгеновский взгляд Шанталь буравил извилины моего мозга. Что она усекла? Что я искала контакты с холостыми мужчинами, а для приверженцы абсолютной верности это не слишком типичный шаг? Или что безжалостное разорение Урсовой мансарды, Урсовой жизни и Урсовых рыбок было преувеличенной реакцией на предполагаемую измену?
— Урс меня простил. Я его тоже. Мы счастливы, — попробовала я защищаться.
Шанталь заставила себя улыбнуться:
— Что ж, Урс действительно любит тебя. А ты его любишь? Всем сердцем?
Люблю ли я эту неряшливую каланчу со швейцарским акцентом? По крайней мере ради него я отказалась от своей холостяцкой жизни. Похоже, что да. И, несмотря на жуткие сомнения, не стала позорить его перед родителями, когда он сделал мне предложение. Но было ли это той большой любовью, которую воспевали средневековые миннезингеры [38] и пропагандирует современный Голливуд? И выдержит ли эта любовь «до тех пор, пока смерть не разлучит нас»?
Судьба была ко мне в этот день благосклонна. Благодаря веселому тириликанию я была избавлена от необходимости давать ответ.
— Хей! Вот так встреча? Мы рады тебя снова видеть! — Перед нашим столиком вынырнули Кнут, Матце и таксик, тяжело нагруженные пакетами с покупками из всех магазинов Штутгарта. Этот город как был, так и остался большой деревней.
Оба сердечно расцеловали меня, словно мы были старыми друзьями, а не познакомились только вчера на исповеди моей подруги по йоге. Таксик лизнул поочередно мою щеку и мою чашку с «латте мачато».
— А кто эта симпатичная дамочка? — воскликнул Кнут и поцеловал Шанталь.
Шанталь имела совершенно ошарашенный вид.
— Знаю, знаю, — не останавливался Кнут. — Это твоя спутница жизни. Я так сразу и сказал Матце, эта женщина — лесбиянка. Разве я не прав? Комбинезон чик цвета радуги не даст соврать!
Шанталь съехала с табурета, обитого кожзаменителем.
После обеда в этот субботний день Урс мечтал совершить вылазку на природу со своими родителями и со мной. Попутешествовать в Унтертюркхаймер Вайнберген или осмотреть Людвигсбургский дворец, но я наотрез отказалась:
— Я горожанка до мозга костей, мне нужен твердый асфальт под ногами, и пропахший бензином воздух. Когда я отваживаюсь выйти за пределы центра, меня бросает в дрожь!
Урс хотел меня игриво схватить, но промахнулся.
— Ай-я-а-а! — Я взмахнула руками в приеме, смахивающем на кун-фу, и наскочила на него.
И… к несчастью, попала в его мать, которая в этот момент открыла дверь. Синее пятно на ее ляжке быстро почернело.
После чего Шанталь, сославшись на мигрень, исчезла в нашей спальне. Урс и его папочка смастерили нечто вроде защитного экрана от любопытных взглядов на нашей веранде, а я сидела за новеньким кухонным столом из «Интерио» и размышляла, почему это судьба с завидной регулярностью раздает смачные пощечины именно мне.
— Скажите, а ваша дочь на самом деле бисексуальна?
Мы сидели вшестером перед рестораном «Пленум» в Верхнем парке и потягивали шампанское: мое сокровище и я, его родители и мои родители.
