Мира Хьюстон - Сладкоежка
— Не знаю… Скорее всего это был тест на твое мужество. Или провокация. Мне очень нравится бабушкино кольцо, ты же знаешь.
— Как жестоко!
— Это не значит, что я не хочу, чтобы ты виделась с ним. Можете даже встречаться. Только не спи.
— Но он такой привлекательный!
— Шоколад — тоже.
Франческа застонала. Первые конфеты прошли легко и даже, возможно, увеличили ее уверенность в себе. Но влечение к Джо не ослабело. Единственным преимуществом было то, что после шестой конфеты ее затошнило и сексуальное возбуждение отошло на второй план. Но она подозревала, что ненадолго.
— Роза, — решилась она. — Я должна признаться, что твоя идея не работает.
— Значит, стоит попробовать другой шоколад. Я знаю один магазинчик, где продается такой, который лучше любого секса. Загляну туда обязательно.
— О, спасибо!
Роза поцеловала сестру в щеку.
— Это не будет длиться вечность. — Она сжала ее руку. — Воздержание полезно для души. А шоколад удовлетворяет любое желание.
— Твои исследователи, — тяжело вздохнула Франческа, — верные последователи Торквемады.
Роза с удивлением посмотрела на сестру.
— Впервые слышу это имя.
— Это великий испанский инквизитор.
3
— Посмотри, какой он налитой. Почувствуй это. — Джо поднес помидор к носу и глубоко вдохнул, прикрыв глаза. Потом передал овощ Франческе. — Понюхай. Ты почувствуешь себя на лоне природы.
Молодая женщина потянула носом. Джо был прав: она ощутила себя дома, в Портофино, на грядке, заросшей овощами, которые посадил отец, между ухоженными цветущими клумбами матери. Печет солнце. Ее волосы заплетены в косички. На коленке ссадина от падения с велосипеда. А из дома доносятся знакомые голоса…
Джо поднес помидор ко рту и впился в него зубами. Сок вперемешку с мелкими зернышками потек у него по запястью.
— Вкусно, — произнес он, встряхивая рукой. — Мы возьмем дюжину.
— Я не смогу съесть дюжину помидоров за раз, — рассмеялась Франческа.
— Мы сможем, — сказал Джо, подходя к баклажанам.
«Мы», подумала Франческа и нахмурилась, чтобы скрыть охватившую ее беспричинную радость.
— Три баклажана и дыню. — Он положил выбранную дыню в пакет, подставленный продавцом. — Тебе на завтрак, — пояснил Джо Франческе, предлагая половинку помидора.
Не «нам на завтрак». Она откусила от помидора, избегая прикасаться к пальцам своего спутника.
— Ты липкий, — пояснила она.
Тогда Джо сполоснул руки в фонтанчике и провел мокрыми пальцами по подбородку Франчески, вытирая розоватый сок.
— Вот так лучше.
— Теперь с меня капает. — Она быстро наклонила голову и вытерла рот краем блузки.
Взгляд Джо упал на ее открывшийся живот.
— Я вижу твои… — он сглотнул, — ребра. Молодая женщина поспешно одернула блузку.
— Неужели так со всеми поварами? Они преследуют тебя, причитая: «Ешь, ешь. Больше, больше». Да?
— Как итальянская мама.
— Или греческая.
— Или просто любая любящая мама.
Франческа улыбнулась.
— Должно быть, у всех поваров развит материнский инстинкт. Только, будучи мужчиной, они кормят массу народу и получают за это хорошую зарплату.
Джо передал деньги продавцу и получил в обмен тяжелую сумку с покупками. На другом лотке он купил лук, грибы, персики и абрикосы и в придачу огромную гроздь лоснящегося красного винограда.
Нагруженные, они пробирались сквозь толпу воскресных покупателей рынка. Из приоткрытой двери пекарни донесся запах теста и горячего хлеба. Джо зашел внутрь и вернулся с французским батоном, торчащим из узкого бумажного пакета. Он триумфально поднял его над головой, как воин добычу.
Франческа с улыбкой покачала головой, смеясь над его ребячеством.
— Уже всего достаточно! — крикнула она.
Но Джо привлек лоток с пряностями. Травы, красиво лежащие в корзинах, наполняли воздух ароматом мяты и базилика.
— Дай мне еще несколько минут! — взмолился Джо и исчез в толпе.
— Ну уж нет! Я ловлю машину! — бросила Франческа через плечо.
Она проталкивалась через бурлящую толпу, помогая себе сумками. Добравшись до стоянки, поставила сумки на тротуар и подняла руку, чтобы подозвать такси.
Когда на обочине остановилась машина, Франческа загрузила в нее покупки. Залезая внутрь, она увидела Джо, спешащего к ней с пучками зелени и таинственным бумажным свертком в руках.
— Я достал настоящее мраморное мясо! — победно произнес он, плюхаясь рядом. — Лучшее в городе!
— Ловлю на слове.
Она бы точно уступила, если бы он решил соблазнить ее с такой же страстью, какую про явил на рынке. Трудно было поверить, что недавно она считала его сдержанным, даже замкнутым человеком. Вне работы Джо был совершенно другим — раскованным и веселым. Дразнящее заигрывание, которое он иногда позволял себе с ней в ресторане, теперь проявилось в полную силу. Пока они ходили между рядами, он веселил ее историями о том, как искал трюфели на Юге Франции со специально обученным поросенком. Как учился готовить мягкое мороженое в ирландском монастыре. Как варил варенье из лепестков роз.
Франческа могла бы слушать его вечно. У нее кружилась голова от восторга и оттого, что ей по-настоящему нравился этот мужчина, к которому она, несомненно, испытывала сильное влечение.
Она была возбуждена до предела… а в поле зрения ни единого кусочка шоколада. Он оказался почти единственным продуктом, который они не купили.
Франческа слегка тронула Джо за плечо.
— И что я должна теперь делать со всей этой едой?
— Ею займусь я.
— Значит, ты умеешь готовить не только десерты?
— Конечно нет. За это я отвечаю в ресторане, а вообще могу приготовить что угодно.
— Даже без кастрюль и посуды? — спросила Франческа, вспомнив, что совсем забыла про свой список.
— Я забежал в магазин, когда посылал тебя купить яйца. — Джо покопался в пакетах, отыскал нужный и вручил ей. — Это тебе для начала.
Внутри что-то звякнуло, когда она взяла его в руки. Там оказались сковорода, три веничка — почему три? — столовые приборы и миски из небьющегося стекла.
— Спасибо. Я верну тебе потраченные деньги, — пообещала Франческа и мысленно содрогнулась от мизерной суммы, оставшейся у нее.
Плата за квартиру съела большую часть весьма скромных накоплений. Роза предлагала денег взаймы, но Франческа отказалась. Она привыкла выживать самостоятельно. Материальные ценности не играли для нее важной роли. Жизнь непредсказуема. Даже к тридцати годам нет особой надобности изменять своим принципам.
