Ника Сафронова - Все мужчины её жизни
Наверняка она уже в гостинице. Или, может, еще гуляет по берегам Темзы? А вдруг она сейчас ужинает в обществе Алекса? И черт возьми, уже вовсю строит ему глазки!
«Привет! Как там Лысый?» – написала я.
Оксанка откликнулась без промедления:
«Лучше не бывает. Сменил за день четыре костюма. То ли выпендривается, то ли потеет».
Я улыбнулась. Ничего-то ты, бестолочь Дорохова, не понимаешь. Это же действительно круто, когда человек может позволить себе за день четыре костюма!
Убедившись, что Оксанка никоим образом не посягает на мужчину моей мечты, я совсем размякла. Стала поминутно зевать и даже присматривать в окно, где бы здесь лучше поймать машину, чтобы отправиться спать, когда раздался шипящий, точно змеиный, голос Кощея:
– Ну все, я тогда домой поехал.
– Подожди! Куда ты? – в изумлении воскликнула Ксения, бросаясь к нему.
– Поеду. А то здесь слишком хорошо, чтобы портить вам жизнь своим присутствием.
Я наблюдала, как этот невзрачный тип играет на нервах молодой девочки, кажется, влюбленной в него до последних кончиков волос. Скорее всего, он был из тех, кто считал теорию о вращении Земли вокруг Солнца ошибочной. Земля вертится вокруг него – тощего, замызганного Кощея!
– Шурик, не уходи! – Ксения трепетно провела ладонью по его груди, видимой в вырезе расстегнутой рубахи. – Пожалуйста, Сашенька! Ну что тебе за вожжа под хвост попала?
– Я тебе не лошадь, чтобы мне вожжи под хвост попадали! – ощетинился Кощей и, по-моему, в эту минуту даже разозлился по-настоящему.
Ксения, видя, что возлюбленный непреклонен, молитвенно сложила ладошки:
– Пожалуйста! Ну, хочешь, я встану перед тобой на колени?
На это Кощей глумливо заулыбался, лицедейски пожимая в публику плечами: дескать, ну и умора, даже не знаю, что мне с ней делать!
– Ну, ты! – встряла возмущенная Ладка. – Я тебе сейчас глаза выдавлю! Кончай над сеструхой изгаляться!
Однако и Кощей тоже оказался парень не промах.
– Да ну! Это ты мне, что ли, сказала? Да у тебя кишка тонка, девочка! – сообщил он.
Когда Кощей говорил, он весь как будто бы пританцовывал. Во всяком случае, теперь, когда открыто провоцировал конфликт.
– У меня кишка тонка?! – ринулась в бой Ладка. – Да я сейчас твои кишки через нос вытяну!
– А-ай! Ладка не надо! Не смей с ним так разговаривать! – в истерике завизжала Ксения.
Харатьян-Рыжий метнулся наперерез своей горячей подруге.
Музыкант подзадоривал:
– Ну, давай! Вот он я! Может, тебе секса не хватает, что ты на мужиков бросаешься?
– Я тебе сейчас такой секс устрою! – билась сдерживаемая Харатьяном-Рыжим Ладка. – У тебя твое чудо распухнет! Неделю потом об него спотыкаться будешь!
– Не слушай ее! – причитала Ксения, вцепившись в рубаху Кощея. – Она у нас чокнутая!
Кощей улыбался, выпятив вперед подбородок. На влюбленную дурочку он даже не взглянул. Гипнотизировал свою новую жертву.
Та, понимая, что ей до обидчика никак не добраться, принялась швырять в него предметы, которыми сама недавно восторгалась. Сначала в Кощея полетел подстаканник, потом графитовая доска.
– Лада, Лада! – пытался схватить ее за руки Харатьян-Рыжий.
Тут я, вспомнив о своих недюжинных способностях в области психологии, решительно направилась к музыканту. Хотела вразумить его, непутевого, что, мол, напрасно он так. И если у него есть проблемы, то, пожалуйста, я к его услугам! Дипломированный врач-психиатр, как никак.
Но не успела я ступить и пары шагов, как ощутила под ногой странное натяжение. И уже в следующую секунду, запутавшись в проводах от какого-то осветительного прибора, я летела прямиком на мольберт. Приземляясь, я выставила вперед руки, свалив для начала на пол любимое полотно Артура Тиграновича, а уж потом, для пущей убедительности, припечатала его сверху своим телом. Что-то острое, похожее на кованую подставку под вазу, прошло через холст навылет и остановилось в миллиметре от моего лица.
В комнате воцарилось гробовое молчание.
Не знаю, с какими лицами все застыли, потому что сама я боялась поднять глаза. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я произнесла:
– Э-э-э, я тут, кажется, картину немного испортила.
И тут нас накрыло душераздирающим воплем:
– Калужская Мона Лиза!!! А-а-а!
Это Харатьян-Рыжий, схватившись за голову, хлопнулся на колени и стал кататься по полу, рыдать и приговаривать:
– Все, мне крышка! Артур меня на куски порежет. Своему пуделю скормит! А-а-а!
Чего он только не делал! И волосы на себе рвал, и головой об стену бился! В общем, переживал сильно. Мне даже неудобно перед ним стало, честное слово.
Тогда Ладка решительно подошла к мольберту. К этому времени я уже поставила картину на место и теперь услужливо отряхивала изображенную на ней даму, на месте лица которой зияла здоровенная дыра.
Задумчиво оглядев картину с разных ракурсов, Ладка сказала:
– Ладно, Витусик, не дрейфь! Сейчас намалюем тебе твою Мону Лизу. Хрен отличишь!
Харатьян-Рыжий хоть и не поверил, но орать стал уже немного тише.
Тут и Ксения, осмелившись наконец отпустить свое сокровище, тоже стала поддакивать:
– Да здесь рисовать-то тьфу! Плевое дело! Только вот не понятно, какое у женщины было лицо.
Мы стали стягивать дыру. Теперь уже все вместе. Даже Кощей с Харатьяном-Рыжим подключились (причем один из них ржал, а второй продолжал нагнетать про пуделя). Тем не менее какие-то фрагменты лица Моны Лизы были утрачены навсегда, что не давало возможности полностью воссоздать образ калужской красотки.
Казалось бы, дело зашло в тупик. Но тут Виталик, внимательно посмотрев на Ксюшиного строптивца, как завопит:
– Елки-палки, братцы! Она же – копия Кощей! Только ему волосы нужно собрать.
Все в изумлении уставились на вытянутое, худое лицо Шурика в обрамлении сальных паклей, на его бледно-голубые, ничего не выражающие глаза и длинный нос с горбинкой.
В результате осмотра, похоже, не я одна задалась вопросом, почему же тогда картина художника называлась не «Калужская Баба-яга». Ладка тоже осторожно спросила:
– Витусик, ты уверен?
– Отвечаю! Один в один! – горячо заверил тот.
– Ну что ж, тогда приступим! – по-деловому сказала Графова. – Так, Ксю, ты будешь мне помогать. Виталик и Ира, займитесь Кощеем. Ты, Ирка, причеши его, подкрась, если нужно. А ты, Виталик, смотри за неточностями. Подсказывай Ирке если что.
– Кого? Меня подкрасить?! – выпучился музыкант – и давай хохотать.
Так мы его, хохочущего, и поволокли в ванную. Виталик сказал, что у Артуровой мадонны вдоль лица ниспадала пушистая прядь. А как нам распушить волосы Кощея, если на них рыбу можно жарить?
Вымыв Шурику голову, я теперь сушила их феном. Музыкант покорно сидел, с любопытством поглядывая, как я кругами хожу возле него. Особенно вдохновляясь, когда моя грудь оказывалась прямо у него под носом. Тогда он садился ровнее, вел себя смирно и только самым бесстыдным образом пялился в вырез моей кофточки.
