Татьяна Воронцова - Невроз
И она совершит ее позже – увы, увы! Опасное очарование этого ущербного и в то же время невероятно харизматичного человека окажется сильнее ее хваленого инстинкта самосохранения, и все случившееся шестью неделями позже (она запомнила каждую из этих недель, каждый из этих дней), по сути, явится неизбежным следствием той первой и единственной (о, врачебное тщеславие!), но такой желанной ошибки...
Рита посмотрела на часы.
– Ваше время истекло. Вернемся к этому в четверг, если не возражаете.
Глава 4
Сколько лет должно пройти, чтобы все это забылось, ушло в небытие? Четырех явно недостаточно. А бывает такое, что не забывается никогда? Вот уж кошмар так кошмар! Его руки с переплетенными пальцами, расслабленно лежащие на коленях... те же руки, судорожно стискивающие подлокотник кресла... темные, запавшие от усталости глаза.
– Вы сейчас работаете над книгой?
– Я всегда работаю.
Бывало, он сразу садился в кресло напротив и оставался в нем до конца беседы; в другой раз мог расположиться поодаль, а потом внезапно пересесть. Рите не хотелось думать, что он играет с ней, на свой особый манер проверяет ее на прочность, но временами это предположение напрашивалось само собой.
– Итак, на чем мы остановились?
– На ваших детских страхах, одним из которых был страх перед наказанием.
– О! – Он на мгновение задумался. – Не думал, что вы это запомните.
– Я запоминаю все, что говорят мои пациенты. Иначе в наших беседах не было бы никакого смысла.
– Согласен. Итак, страх. – Грэм медленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Я вообще много чего боялся. И в детстве, и в юности...
– Темноты?
– Нет. Темноты – никогда.
– Чего же?
– Уличных драк, к примеру. При этом меня нельзя было назвать хилым или болезненным. Я занимался спортом и был нормально развит для своего возраста.
– То есть в случае необходимости вы могли за себя постоять.
– В общем, да. И все равно боялся. Боялся, что такая необходимость возникнет.
– Вы боялись наказания за проступки – наказания, связанного с применением физической силы. Вы боялись уличных драк. Можем ли мы предположить, что все ваши страхи в конечном итоге сводились к одному – страху перед физической болью?
– Это очевидно. Но страх перед болью был не только страхом, вот в чем дело, но еще и... – Он улыбнулся и открыл глаза. – Соблазном. Понимаете, о чем я?
– Конечно.
– Я имею в виду ту разновидность боли, в которой присутствует эротический компонент. Эрос и Танатос. Да, я довольно рано сделал открытие, что эти явления взаимосвязаны. Любовь и смерть – и тому и другому сопутствует боль. Предсмертная агония – для всех тварей из плоти и крови. Родовые схватки, разрыв девственной плевы – для женщин. А для мужчин... ну, доктор, подскажите же мне! Придумайте что-нибудь.
– По-моему, вы не нуждаетесь в подсказках.
– Вы правы. Это обычное кокетство. Я всегда осознаю собственную правоту или НЕправоту.
– Пока что вы не сказали ничего нового.
Он снова улыбнулся своей особенной улыбкой, лукавой и рассеянной одновременно, которая делала его совершенно неотразимым. Скользнув по губам подобно бледному лучику света, она мгновенно таяла, вызывая у собеседника смутное желание увидеть ее еще раз.
– Ах, что за удовольствие беседовать с врачами! Их невозможно шокировать. Простите, я отвлекся... О чем мы собирались поговорить?
– О вашем первом сексуальном опыте, если не возражаете.
– О самом первом? Или о первом настоящем?
– О том, с которого вам будет легче начать свой рассказ.
– Что ж, ладно. – Из кармана пиджака Грэм извлек пачку сигарет, вопросительно посмотрел на Риту и, когда она кивнула, придвинул к себе пепельницу и закурил. – Однажды в подростковом возрасте мне довелось побывать в так называемом пионерском лагере, слышали о таких? Туда замороченные родители могли сбыть на время летних каникул своих до смерти надоевших отпрысков, чтоб те не болтались без дела по улицам и не учились плохому. Теперь это называется «летний лагерь труда и отдыха», этакий пережиток советских времен. Я оказался там в результате происков все той же бабки, которая считала, что тепличная атмосфера нашего дома отнюдь не способствует превращению мальчика в настоящего мужчину. В каком-то смысле она была права, но, боюсь, не в том, в каком сама полагала. Недостаток мужского воспитания – в этом она видела причину всех моих странностей, в том числе привычки фантазировать и пропускать мимо ушей большую часть ее бесценных рекомендаций. Короче, меня отправили в эту исправительную колонию для несовершеннолетних. Не буду утомлять вас подробностями, тем более что в итоге все сложилось не так плохо, как я ожидал. Конечно, мне, домашнему мальчику, пришлось в неравных боях отстаивать свое право на честь и достоинство – дети безжалостны, знаете ли, и вовсе не так невинны, как принято считать... Я делал это не очень умело, но с неизменным ожесточением, за что заслужил прозвище Больной. В этом смысле. – Он покрутил пальцем у виска. – Так я избавился от своих детских страхов. Хотя «избавился» – в данном случае не совсем правильное слово. Просто они перешли в другое качество. Я опять не сказал ничего нового?
– Я жду от вас не новизны, а правдивого изложения фактов.
– И что же? Я достаточно правдив?
Рита натянуто улыбнулась.
– Прошу вас, продолжайте.
– Уверен, во всех этих летних лагерях творилось примерно одно и то же. Пока пионеры рисовали стенгазеты и разучивали патриотические песни, вожатые предавались пороку в своих крошечных комнатушках с тумбочкой и кроватью или в подсобках лагерного клуба. А по ночам... По ночам будущие комсомольцы тоже давали себе волю, с той разницей, что по причине юного возраста не всегда осмеливались довести дело до конца. В большинстве случаев все сводилось к очередной вылазке на вражескую территорию и безобидному бою подушками, плавно переходящему в неуклюжую молчаливую возню на измятом постельном белье.
– Вы тоже принимали участие в этих набегах?
– А как же. Мне тоже нравилась глупенькая, миловидная блондинка (постойте, как же ее звали?.. ах да, Вика), за которой волочились все мальчики старше двенадцати лет. Помню, как мы с приятелем впервые забрались к ним в спальню. Предвидя вторжение, чертовки забаррикадировались изнутри, придвинув к двери одну из кроватей, и, несмотря на распахнутое окно, чувствовали себя в полной безопасности. Первый этаж в здании был довольно высоким, но что это значит для пары долговязых подростков, в крови которых играют гормоны! Мы влезли практически бесшумно и, не долго думая, сдернули с них одеяла: я – со своей блондиночки, Серега – со своей рыжей. Что мы собирались делать дальше? Черт, да ничего особенного. Приятен был сам факт попрания каких-то норм и правил. Бунт против установленного порядка. Хотелось чего-то низменного, животного, какой-то мерзости и грязи. Что смотрите? Вам это не знакомо? Мы хотели ворваться в спальню этих надменных девственниц, которым вскоре предстояло превратиться в надменных шлюх, вытряхнуть их из накрахмаленных постелей и посмотреть, чем это, черт подери, они так гордятся, какое такое сокровище прячут под своими ситцевыми юбочками.
![Вив Дэниэлс - Только ты [ЛП]](/uploads/posts/books/2145/2145.jpg)