Дмитрий Бушуев - На кого похож Арлекин
Пахло формалином, и этот сладкий дурманящий поток усиливался. Мы остановились перед обитой жестью дверью, за которой был слышен плеск воды. Мой вожатый нажал на кнопку звонка, и этот умопомрачительный звук наверняка разбудил всех покойников. Щелкнул замок, и в беспристрастном свете люминесцентных ламп нас встретила женщина неопределенного возраста с бесцветным лицом: халат забрызган ржавыми пятнами, седоватые волосы собраны в пучок на затылке. Глаза мышиные и бегающие. Она держала кривой карцанг с зажатым тампоном и так пристально посмотрела мне в глаза, что стало как-то не по себе. Лейтенант разрядил паузу: «Познакомьтесь, это профессор Павлинова-Ширман. Вы, Изольда Моисеевна, покажите товарищу неопознанную:» Тела пухли на цинковых столах, прикрытые клеенками. Здесь же суетилась молодая ассистентка, обмывающая из резинового шланга тело бородатого мужчины — вода с кровью и сбритыми волосами стекала почему-то не прямиком в канализацию, а в подставленный под стол пластмассовый зеленый таз. У трупа был рваный шов во весь живот и синяки на лице. На подоконнике лежали пироги и бутерброды с колбасой. Меня замутило. Ассистентка дебильно улыбалась и делала свою работу с каким-то патологическим удовольствием, а бесцветная моль: как ее: Бромбель, Шуман-Павлинова или: Ширман-Скорпионова торжественно откинула одну из клеенок. Это была Алиса. Странно помолодевшая, прозрачная, ненастоящая. Профессор Ширман сухо произнесла: «Забирайте ее быстрее, у нас своих хватает. Одевать сами будете?» Я в недоумении посмотрел на нее, потом на лейтенанта, но тот опустил глаза и вышел в коридор. Я понял, что за дополнительные услуги нужно платить, и твердо заявил: «Я заплачу сколько потребуется. И даже больше:» Павлинова заметно повеселела и стала бодро рекламировать возможный сервис: «Заморозить? Цинковый раствор в вены? Обтереть спиртом? Одеть-обуть? Полную обработку будем делать?» «Да-да, самую полную, пожалуйста, все, что вы можете,» — пробормотал я и, пятясь к выходу, запнулся о ржавое ведро с какой-то мутью. Вся липкая мерзость разлилась по кафелю, специфически благоухая. Ассистентка идиотски расхохоталась и, даже не надев перчаток, стала размазывать это амброзию по всему полу. Я поспешил побыстрее проститься с двумя безумными таксидермистками и в сопровождении армейского Адониса наконец-то вышел на свежий воздух.
В больничном саду сидели на скамейках коротко остриженные казарменные пациенты и с любопытством смотрели на человека в гражданском (точно так же больные звери в зоопарке смотрят на беспечную публику). На них были зимние больничные халаты — длиннополые, черные и нелепые, так что можно было подумать, что на скамейках сидят молодые монахи, недавно принявшие постриг. Да и сам ложноклассический фасад госпиталя вполне подходил для богадельни. Почему-то было ужасно много ворон в холодном голом саду, и черные твари злорадно каркали на наши головы. В дополнение ко всем прекрасным впечатлениям я увидел дохлую мокрую кошку и лежащий рядом с ней кирпич, бывший, вероятно, орудием дебильного садиста.
Смерть Алисы как-то сблизила нас, смешных провинциальных учителей. Может быть, мы впервые по-новому посмотрели друг на друга — с неосознанным чувством вины и беспомощности. Похоронные хлопоты всегда сближают людей, напоминая о недолговечности существования и иллюзиях материальности. Забудем мелочные обиды, друзья, возьмемся за руки! Как приятно встретить вас, дураков, на короткий миг в этом мире, в котором нет случайностей. Давайте соберемся по этому поводу в хорошем ресторане и просто так отметим великолепную встречу во времени и пространстве!
Но почему-то все похоронные заботы легли на мои плечи, точно я был самым близким приятелем или родственником покойной. Но мне все больше и больше было жаль бедную Сову, особенно после того, как мы с участковым милиционером и понятыми буквально взломали дверь ее опечатанной квартиры, чтобы описать имущество и выбрать что-нибудь из одежды в ее последнюю дорогу. Поверите ли, у старой учителки нечего было украсть! Экстремально одинокая, без дальних родственников, она не оставила никакого завещания. Да и что было завещать? На счете в банке — жалкие гроши, в квартире хоть — шаром покати.
Странные чувства испытываешь в доме покойника: все вещи предстают в новом свете, скорбят о владельце. Тяжелые пионы в вазе облетают на желтоватую застиранную скатерть. Громоздкий комод, который не вписывается даже в эту страницу — куда его денешь? Только я один знаю, что пропели мне ржавые пружины, когда я сел рядом с плюшевым мишкой на старый зеленый диван. Я посадил этого несуразного медведя преклонного возраста к себе на колени и прошептал в потертое рваное ухо: «Прости меня, лохматый, прости». Уж он-то все понял. Оглядев комнату, я отметил, что у Алисы не было даже телевизора, зато домашней библиотеке кое-кто мог бы и позавидовать.
Впрочем, это были, в основном, кастрированные, выхолощенные классические издания сталинской эпохи — тенденциозные хрестоматии, многотомные чернышевские, добролюбовы, разночинцы в грязных сапогах, народовольцы и прочие чудики, не говоря уж о педофилической макулатуре. Комната стеснялась своей наготы и безвкусицы, и фарфоровая фигурка меланхолического клоуна с зонтиком была единственной изящной вещицей в холодном совином дупле. Я попросил двух соседок выбрать из шкафа что-нибудь из одежды для покойной, но выбирать было явно не из чего — так и пришлось Алисе в нарушение русского обычая предстать перед Судией в ее повседневном поплиновом платье, в потертых белых туфлях и с фальшивым жемчужным ожерельем на шее.
Наглые непрошеные гости пересматривали вещи, ментяра копался в ящиках стола и вытряхнул на пол пачку пожелтевших писем, которую я с равнодушного его разрешения бросил в свой кейс. Вообще, страсть к чтению чужих писем не просто праздное любопытство, но своего рода тонкое извращение, совокупление с тенями, и двойная энергия этого акта — лучшее лакомство для обитателей низших миров. В этот же вечер я с избытком кормил мелких бесов и изливал свое семя на алтарь Сатаны. Это были письма отца Алисы, капитана Калинкина, отправленные с фронта в детскую коммуну имени Н. К. Крупской, где их с нетерпением ждал нескладный лягушонок — самая идейная комсомолка Алиса с туберкулезным румянцем. Два фронтовых послания можно привести безо всяких комментариев.
«Здравствуй, мой зайчонок! Большой тебе коммунистический привет из горящей Германии!
Добиваем фрицев, скоро приеду, и мы будем вместе лопать эскимо на Красной площади. Жаль, мама наша не дожила до дней Великой победы русского народа над фашистской Германией. Здесь весна вовсю, цветут берлинские вишни, в освобожденном голубом небе — наша авиация!
