Марион Леннокс - Леди Мармелад
— Думаю, это Козетта, — сказал он, явно пытаясь оправдаться.
— Так где же Эдуар? Раз он не учится, как делать липосакцию.
Рауль раздраженно посмотрел на нее.
— Я же сказал, что это Козетта.
— А я просто спросила. — Джессика огляделась, чувствуя, как ее охватывает гнев. — Вы врач. Возможно, вы тоже наблюдали за липосакцией, когда вам было три года. Поэтому, вероятно, вы выбрали эту специальность.
— Успокойтесь. Козетта говорит, что после шести часов Эдуар уже крепко спит. Она не разрешает беспокоить его, если мы приходим позже. И он спит допоздна.
— Ну, еще бы, — пробормотала она. — Какой трехлетний ребенок может проспать больше двенадцати часов? Таких нет. Так вот почему Луиза сидела со мной по утрам и вечерам. Только подумать, что прислуга может лишить бабушку и дядю доступа к ребенку! Знаете, если бы я была нянькой, которая обожает смотреть телевизор, именно такую причину я могла бы привести семье. Не беспокойте меня по вечерам. И не приходите утром. Оставьте меня в покое, чтобы я могла делать со своим подопечным все, что захочу. Или, вернее, дайте мне смотреть телевизор, в то время как я буду игнорировать ребенка!
Лицо Рауля потемнело. Джессика знала, что не имеет права давать волю своему гневу, но не могла сдержаться.
— Поймите, мы для Эдуара чужие, — с усилием произнес Рауль. — Месяц назад у нас вообще не было контакта с ним. С Козеттой он чувствует себя спокойнее.
— Да. — Она посмотрела на змею, свисавшую с дерева у нее над головой. — Я понимаю, что вы старались, но явно недостаточно. Тот, кто оборудовал эту комнату, — ненормальный человек.
— Это детская.
— Нет. Это игровая площадка для храброго десятилетнего ребенка, у которого есть товарищи и любящие родители. Но для одинокого трехлетнего малыша… Каждый раз, когда он выходит сюда, над его головой повисает огромный питон, и ему кажется, что это страшилище вот-вот бросится на него.
— Послушайте, мне тоже не нравится эта комната, — признался Рауль таким же агрессивным тоном, как у нее, — но Эдуар знает только ее. Две недели назад мы разговаривали с детским психологом. Она сказала, что мальчик должен как можно дольше оставаться в привычной для него обстановке.
— Ах, так? Не знаю, кто ваш психолог, но я позволю себе не согласиться с его просвещенным мнением.
— Послушайте, кто вы такая, чтобы…
— Никто, — перебила его Джессика. — Если бы вы знали, как я не хочу делать это… — Она глубоко вздохнула. — Где Эдуар?
— Он спит. — Рауль указал на дверь с левой стороны, и Джесс подошла к ней.
Она заколебалась. Сердце умоляло ее не входить. Но за дверью малыш, которому всего три года. Сирота.
Возможно, Рауль прав, в отчаянии сказала себе Джессика. И психолог не ошибается. Сейчас она войдет, увидит спящего малыша, и утром со спокойной душой уедет. Несколько дней Раулю и Луизе придется успокаивать расстроенного ребенка, а в понедельник возвратится Козетта, и все уладится, как улаживается со дня его рождения.
Этот маленький мальчик не имеет к ней никакого отношения.
Джессика посмотрела на Рауля и увидела в его взгляде тревогу и сомнение.
Сомнение?
Он не уверен так же, как она.
Этого оказалось достаточно. Джессика решительно открыла дверь в спальню.
Комната освещалась тусклым светом ночника.
Эдуар вовсе не спал.
Сжавшись в комок, он забился в угол слишком большой для него кровати. Огромные глаза, полные страха, были широко раскрыты.
У малыша были вьющиеся светлые волосы и почти прозрачная кожа. На худеньком личике выделялись огромные карие глаза. Он лежал, напряженно глядя на дверь.
Кто мог бы чувствовать себя спокойно в такой постели? — гневно подумала Джессика, потрясенная видом ребенка. В кровати не было ни одной игрушки. Белая накрахмаленная простыня была так туго натянута поверх мальчика, что казалось, будто она врезается ему в подбородок.
Джессика осторожно сделала шаг вперед, и малыш испуганно сжался. Его большие глаза округлились от ужаса. Она обратила внимание на простыню: на ней не было ни одной морщинки. Было девять часов вечера. Ребенка уложили спать в шесть, и с тех пор он ни разу не пошевелился. В течение трех часов?
Рауль тихо подошел к кровати, и Джессика с облегчением увидела, что малыш смотрит на него с меньшим ужасом.
— Ты не спишь, — мягко сказал он. — Привет, Эдуар. Это Джесси.
Молчание.
— Возьмите его на руки, — приказала Джесс. — Ради бога, он же страшно испуган!
— Если я возьму его, он расплачется. То же самое происходит, когда его берет моя мать.
— А что он делает, когда вы не берете его? Он идет на руки к Козетте?
— Конечно.
— Она прижимает его к своей груди? Вы видели?
— Нет, но…
— Вы видели, чтобы она выносила его наружу? Играла с ним?
— У него особый режим. Мы не вмешиваемся.
Джессика сделала глубокий вдох. Потом еще один. Она должна бежать отсюда.
Эдуар снова посмотрел на нее. Настороженно. С опаской.
Он думает, что она очередная нянька. Еще одна прислуга, которой платят, чтобы она заботилась о нем.
Джессика в смятении смотрела на малыша. Его волосы совсем такие, как у…
Нет.
Но она поняла, что уже слишком поздно. Возникшую связь не разорвать.
Джессика подошла к кровати и подхватила Эдуара на руки, не обращая внимания на то, что он напрягся, как струна, собираясь заплакать.
Тельце худое. Слишком худое. Она прижала его к груди, и малыш отпрянул. Его взгляд в ужасе метался из стороны в сторону.
— Все хорошо, Эдуар, — прошептала Джессика. Опустившись на кровать, она приложила палец к его губам. — Не плачь, не нужно. — Она подняла глаза на Рауля. — Ты знаешь Рауля. Он твой дядя, а я его друг, Джесс.
— Козетта, — прошептал мальчик. Его нижняя губа жалко задрожала. — Козетта.
— Ей пришлось срочно уехать, — сказала Джессика, крепче прижимая его к себе. — Но здесь твой дядя Рауль. И бабушка. Позвать ее?
В глазах ребенка была пустота.
— У тебя есть плюшевый медвежонок?
— У него столько мягких игрушек, что их не счесть, — грустно сказал Рауль, указывая на джунгли.
— Я говорю о медвежонке. О друге. Я знаю, Эдуар, кто тебе нужен. — Джессика посмотрела на Рауля. — Дядя Рауль, нам нужна лошадка. Эдуар совсем не хочет спать, правда?
Белокурая головка слегка дрогнула.
— Вот и хорошо. У меня болит плечо, но твой дядя Рауль очень сильный. Дядя Рауль, ты будешь лошадкой.
— Лошадкой… — повторил он с таким видом, словно у него не было сомнений в том, что Джессика сошла с ума.
— Повернитесь, — сказала она. — Эдуар, ты умеешь ездить на лошадке?
