Кэтрин Куксон - Нарушенная клятва
— Да ничего, ничего.
— И мне тоже. Мне тоже очень жаль, Троттер.
Тилли взглянула на Люка, и он добавил:
— Когда приедет Мэтью, может быть все решится иначе.
Ничего не сказав, Тилли только слегка кивнула головой. Мужчины на шаг отступили, чтобы дать ей пройти. Поднявшись по лестнице, она прошла мимо спальни, мимо гардеробной, мимо туалетной в свою комнату. И там, прислонившись к двери, закрыла лицо руками, до боли вдавливая пальцы и ладони в кожу. Но она не заплакала…
Спустя полчаса Тилли была уже одета, но не в черное, и готова к выходу. На ней было сливового цвета пальто с меховым воротником и велюровый капор такого же цвета, отделанный по краю кудрявыми перьями. Спускаясь по лестнице с галереи, Тилли выглядела почтенной леди — хозяйкой дома, собравшейся куда-то с визитом.
Не заходя на кухню, она прошла через холл прямо к входной двери. Во дворе, у подъезда, ее уже ждал Артур с повозкой. Тилли знала, что Фред Лейберн с удовольствием отвез бы ее в экипаже, как делал это многие годы, но теперь ему приходилось думать о своем месте под солнцем, а оно целиком и полностью зависело от новой хозяйки.
Артур помог Тилли взобраться на переднее сиденье, скомандовал лошади: «Нно-о-о!» — и повозка тронулась.
Когда они медленно тащились в сторону большой дороги, Тилли вдруг криво усмехнулась — сквозь сковавшую ее сердце великую печаль пробилась мысль: «По крайней мере, на сей раз тебя выставили из дома не через заднюю дверь».
Артур уже зажег фонари по бокам повозки. Поездка — две мили по большой дороге и еще четверть мили по другой, вбок от нее, узкой и ухабистой — еще не окончилась, а зимние сумерки внезапно сменились полной темнотой, поэтому Тилли едва разглядела маленькие ворота, через которые повозка въехала в такой же маленький дворик перед домом мистера Бургесса.
Не успела Тилли сойти на землю, а старый джентльмен в накинутом на плечи пледе уже распахнул дверь.
— Я ожидал твоего приезда, дорогая, я ожидал! — радостно воскликнул он, кивая гостье.
Она молча сжала протянутую ей руку, а другой рукой подтолкнула учителя внутрь комнаты, к горевшему в камине огню.
После того, как Артур внес в дом две корзины с вещами, плетенный из лыка мешок, деревянный ящик и шляпную коробку, Тилли повернулась к нему.
— Спасибо, Артур. Я… я буду навещать вас, — произнесла она нетвердым, низким от волнения голосом.
Секунду молодой человек смотрел на нее растроганно, потом сказал:
— Мы будем ждать тебя, Тилли. — И уже возле двери кивнул старому учителю: — Всего наилучшего, мистер Бургесс. — Потом, стоя на пороге, он снова взглянул на нее. — Это не конец, Тилли, — хрипло проговорил он. — Еще придет твой день. Придет, вот увидишь. — И, снова кивнув в подтверждение своих слов, Артур пошел к повозке.
Закрыв за ним дверь, Тилли несколько мгновений стояла с опущенной головой, потом шагнула к огню, шагнула туда, где сидел человек, научивший ее всему тому, что она знала: всему, за исключением любви. Впрочем, некоторым образом он научил ее также и этому. — Он частенько говаривал, что на свете существует множество разнообразных видов любви. И когда человек испытывает один какой-то вид любви — не важно, какой, — это почти исключает потребность в других видах.
С первой частью этой своеобразной философии Тилли могла согласиться. Она знала о существовании различных видов любви, но вовсе не считала, что присутствие того или иного из них уменьшает самую главную любовь: ни одно из чувств, испытанных ею до той поры, не уменьшило и не ослабило любви, которая возникла у нее к Марку Сопвиту. Возможно, мистеру Бургессу никогда не довелось ощутить любовь женщины. Единственной любовью, о которой он всегда говорил, была его любовь к литературе, легко угадывавшаяся в облике и этой комнаты, и всего дома.
Тилли уже давно сбилась со счета, сколько раз она приводила в порядок его книги, расставляя их на массивных полках, которые, по ее просьбе, смастерил для старика один из сыновей Бидди, и которые сплошь закрывали собой все четыре стены большой комнаты домика. Правда, когда она вновь заходила навестить своего наставника, книги опять громоздились на полу, на столе и на диване, вывезенном когда-то с разрешения Марка с чердака господского дома.
Мистер Бургесс, не подобрав соскользнувшего с его плеч пледа, помог Тилли снять пальто, приговаривая:
— Посмотри, я накрыл стол к чаю. Видишь, какой я умница? Как знал, что ты приедешь. — Жестом он указал на круглый стол у камина, накрытый белой кружевной скатертью, на которой были расставлены фаянсовые чашки, заварной чайник и кувшинчик с молоком. — А еще у меня есть сдобные булочки, мы их подогреем. Ты, наверное, продрогла, дорогая. Садись, садись. — И учитель попытался усадить ее в кресло, но Тилли, высвободившись, взяла его за руку и тихо сказала:
— Вы сами сядьте, а я позабочусь обо всем.
— Нет-нет.
— Да-да, прошу вас, позвольте мне. Это отвлечет меня от грустных мыслей.
Мистера Бургесса пришлось уговаривать недолго. Угомонившись наконец, старик стал смотреть, как Тилли сняла с себя уличную одежду и потом захлопотала, взяв с огня кипящий чайник, заварила и разлила чай. И лишь когда Тилли, сев напротив, подала ему его чашку, мистер Бургесс произнес:
— Ну?..
И Тилли ответила:
— Ее маленькая светлость получила огромное удовольствие, выставив меня из Мэнора.
Старик воззрился на свою чашку и неторопливо помешал ложечкой чай.
— Должен сказать, мне с трудом верится. Правда, в детстве я замечал в ней некоторые признаки хитрости и тщеславия, но она была такая маленькая, такая крошка, что я говорил себе: она еще дитя. А позже, когда она повзрослела, я наблюдал за ней во время ее приездов в Мэнор: ока не могла смириться с тем фактом, что ее отец испытывает нежные чувства к какой-то другой женщине, а не к ней — единственной… Скажи мне, он оставил тебе что-нибудь?
— Насколько я понимаю, он обеспечил меня: завещал два пакета акций, по пятьсот в каждом.
— Хорошо, хорошо, дорогая. Я рад. А что это за акции?
— Одни — судостроительной компании «Палмер» в Джарроу, другие — Восточно-Индийской торговой компании, кажется, так. Вообще-то я плохо разбираюсь во всем этом. Скорее, вовсе не разбираюсь.
— О, это отлично, дорогая, просто отлично. — Для большей убедительности старик несколько раз кивнул. — Я очень рад. Эти акции дадут тебе возможность жить безбедно. А говорилось ли там еще о чем-нибудь?
— Только о каких-то облигациях, которые он оставил Джону.
— Да уж! — Мистер Бургесс покачал головой. — А ты знала, что дела у него шли туго? Он говорил тебе, что вынужден продавать кое-что, чтобы поддерживать Мэнор в надлежащем состоянии?
