Анна Смолякова - Замок из песка
В тот день Алексей должен был танцевать в «Спящей красавице»: в первом действии — одного из принцев-женихов, а в третьем — придворного на балу. Мы же учились во вторую смену, и поэтому я собиралась удрать с семинара по философии, чтобы успеть к началу. Выходные туфельки на шпильках лежали в пластиковом пакете рядом с тетрадками, в кармане бархатной парки ожидала своего часа темно-вишневая губная помада. В общем, мне оставалось только выйти из учебного корпуса и спуститься в метро. После лекции по высшей математике я благополучно распрощалась с одногруппницами и уже вышла на лестничную площадку, когда прямо передо мной, словно из-под земли, выросла Завацкая. Лекции по философии она читала у всех, а семинары вела только у нас.
— Добрый вечер, Суслова, — произнесла Завацкая подозрительно ласковым голосом. — Может быть, вы объясните, почему я не вижу вас вот уже на третьем практическом занятии подряд?
Что я могла ей сказать? Что, как назло, ее семинары в четверг, а по четвергам в Оперном обычно дают балетные спектакли? Что даже «пара» в зачетке не заставит меня отказаться от счастья видеть Его? Что вот сейчас я стою с ней в институтском коридоре, а время-то идет! И совсем скоро на сцене появится Он в каштановом парике и розовом камзоле, чтобы ровно через двадцать минут погибнуть от колдовства Феи Карабос?
— У меня была ангина, — прошептала я, опустив глаза в пол.
— А сегодня? Сегодня у вас тоже ангина? Почему-то мне кажется, что вы собрались домой? Или я ошибаюсь?
Мне пришлось соврать, что и сегодня я чувствую себя просто ужасно. Но Завацкая не поверила. И чуть ли не за руку, с позором, довела меня до аудитории.
— На сессии вы мне еще «спасибо» скажете, — изрекла она, убедившись, что я села за парту и никуда уже не убегу. — Я ведь отношусь к вам как к родным детям. А иначе плюнула бы на вашу посещаемость. И живите себе как хотите…
Но пока я не испытывала ничего, кроме досады. Да еще, пожалуй, собачьей тоски от того, что без меня повисли в воздухе первые аккорды увертюры, без меня разъехался пурпурный театральный занавес и без меня выбежал из-за кулис Он. Наверное, мои душевные муки явственно отразились на челе, потому что к концу первого часа Завацкая забеспокоилась.
— Может быть, вы и в самом деле неважно себя чувствуете? — поинтересовалась она, подойдя к моей парте. Естественно, я тут же закатила глаза под лоб и довольно сносно изобразила дрожание губ. Но что было толку?
Мои часики показывали половину седьмого. Следовательно, не только к первому, но и ко второму действию я уже не успевала. И все же кинулась в метро, надеясь увидеть Алексея хотя бы в финале. Надо ли говорить, что и электричка в тот день тащилась медленнее, чем обычно, и бабульки раздражающе мешкали у раздвигающихся дверей. Но окончательно доконал меня невысокий парень в черной кожаной куртке. Ничего бы не случилось, если б он передвигался, как все нормальные люди, по правой стороне. Но он, наверное, куда-то спешил, вклиниваясь во встречный поток. Я заметила его только тогда, когда рукава наших курток сцепились. Я дернула в свою сторону. Он — в свою. Ничего не изменилось. Мне стало ясно, что «авария» гораздо серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Видимо, ветхий бархат моей парки расползся под напором его металлической пуговицы, образовав что-то вроде петли. И теперь придется выколупывать его чертову пуговицу из моего манжета.
Порванную парку было жалко. И, кроме того, перед глазами тотчас возникло видение: мой Алексей уже готовится к последнему на сегодня выходу на сцену, а я, как идиотка, торчу в метро и нелепо дергаю рукой, пытаясь освободиться… Видение было красочным и жалостливым. Поэтому я не стала дожидаться, пока парень своими длинными пальцами добудет драгоценную пуговицу из недр моего рукава, а просто еще раз с силой дернула рукой. Черно-золотой лоскутик бархата тут же повис, как язык страдающей от жары собаки. Мои ноги уже несли меня вперед, к эскалатору, но я все же не упустила возможности на прощание гневно завопить:
— Ты, вообще, имеешь понятие о правилах движения? Мало того, что несешься по встречной полосе, так еще и руками машешь, как сеятель!
Сравнение с сеятелем показалось мне чрезвычайно остроумным, и я, довольная собой, сначала даже не поняла, что мне показалось подозрительным в облике парня, поднявшего голову. И только потом, уже доехав до турникетов, еще раз представила себе широковатые скулы, прямой нос с глубоко вырезанными ноздрями, достаточно неволевой подбородок… Да, у него были странно светлые, по сравнению с темными бровями, ресницы, и брови эти, едва намеченным штрихом, сходились над переносицей, и глаза оказались прозрачными, как застывшая смола. И еще эта дурацкая спортивная сумка через плечо… Но черные, со стальным отливом волосы, но эта манера улыбаться смущенно и как-то виновато!
«Леша?!» — спросила я у самой себя. Поспешно и суетливо обернулась, но парня уже, естественно, и след простыл. И тогда я ответила себе: «Леша, идиотка!»
Если бы кто-нибудь сказал раньше, что обыкновенный сценический грим может сыграть со мной такую нелепую шутку, я бы не поверила. Однако факт был налицо: я видела земного, настоящего Иволгина и не узнала его. В Оперном, в отличие от других театров Северска, портреты артистов почему-то на стены не вешали… — Но в принципе-то фотографии должны быть? — полувопросительно-полуутвердительно изрекла Никитина, вдоволь насмеявшись над моей историей. — Хоть в отделе кадров, что ли?..
О том, во что выльется это ее мимолетное замечание, я узнала перед самым Новым годом.
— А у меня для тебя есть подарок! — сообщила Лариска, улыбнувшись загадочно и многообещающе.
— Давай, — отозвалась я, надо сказать, без особого энтузиазма. Во-первых, в никитинском тоне явно слышался подвох, а во-вторых, в тот момент я была занята тем, что лихорадочными темпами пыталась запихать в свою голову весь пропущенный материал по электротехнике.
— Не-а. За ним еще идти надо.
Идти куда-либо я категорически отказалась, пусть даже за «Мерседесом». На что Лариска ответила, что ее подарок лучше «Мерседеса», и чуть ли не насильно втиснула меня в шубу. Через пять минут я перестала жалеть о том, что вышла на улицу.
Уже темнело. Снег отливал синим и розовым. Бабушки, торгующие водкой у метро, в своих припорошенных платочках казались похожими на престарелых Снегурочек. Мороз слегка пощипывал щеки. В воздухе радостно пахло свежестью и хвоей новогодних елок.
— Куда мы едем? — спросила я, когда Никитина толкнула тяжелую, стеклянную дверь метро.
— В Оперный, — спокойно отозвалась она.
