Елена Белкина - От любви до ненависти
— Сколько это займет времени?
— Послезавтра в десять утра он будет у вас на столе.
— Хорошо.
Я встала.
Он тоже встал — воспитанный!
И сказал:
— Вы мне чрезвычайно понравились. И как женщина. Я могу надеяться? В принципе?
— Нет, извините.
— Почему? Вы заняты?
О, эти восточные мужчины, да и мужчины этого типа вообще! Он даже не спрашивает, замужем ли я. Это несущественно. В слово «занята» он вкладывает другой смысл: принадлежу ли я кому-нибудь? Не любовнику, естественно. Василий Натанович и представить себе не может, что если женщина не «занята», то она откажет в любезности попри надлежать ему. Он ведь молод, симпатичен, богат. Он пуп земли!
Во избежание лишних расспросов я сказала:
— Да, занята.
— Жаль, — сказал Мрелашвили. — Но ведь это не навечно?
— Ничто вечным не бывает!
И мы оба рассмеялись, чувствуя свою приятную и здоровую, откровенную подловатинку, без которой и жизнь, блин, не в жизнь!
Через день на столе у него был бизнес-план.
Еще через два дня были обустроены всем необходимым редакционным оборудованием две просторные комнаты в помещении заводской администрации, и в них сидели сотрудники. Половину я умыкнула бессовестно у Ильи, зная их квалификацию, других переманила из самых авторитетных городских газет.
Не через две недели, а через десять дней вышел первый номер (благодаря отчасти тому, что зарегистрировали мы издание с помощью всесильного Мрелашвили буквально в одночасье).
Называется она, извините, «Блин» (я прекрасно знаю, что в провинции существует еще десятка два газет с таким названием, но у нас добавка: «Блин, Лтд»). Подписки, само собой, пока нет, но розница идет хорошо — и прирастает с каждым номером.
Мои ребятки таких окладов никогда не получали и молятся на меня, хотя стервой при этом считать не перестают.
Василий. Натанович роняет при виде меня детские слюни и, кажется, изо всех сил пытается узнать, кем же я занята. Наверное, для того, чтобы сравнить и оценить свои шансы.
В общем, все хорошо. Кроме того, что меня бросили. Или я бросила. Или взаимно. Тоска…
И это еще одна присказка, а сказка впереди.
Глава 8
Но и тут без присказки не обойтись.
Еще когда не было Ольги, эксперимента с Штыро, когда ничего еще не было, а было вроде бы сплошное счастье, но мое шестое чувство уже что-то подсказывало, я попыталась слегка подразнить Илью.
Одним из самых шустрых парней у нас был Антон Дрожжин. Двадцати восьми лет (к моменту нашего расставания с Ильей), с мягким характером (но иногда обидчивый), невысоконький, худенький, умненький и до недавних пор холостой.
Скорее всего, он был вообще неудачлив в отношениях с женщинами. Закомплексован, робок. Чтобы подавить комплексы, перед свиданиями выпивал (так рассказывали), но вместе с подавленным комплексом подавлялось почему-то и желание идти на свидание, и он напивался. Для этого ему хватало всего полбутылки водки (Илья всегда завидовал этому — и тому, что Антон, выспавшись, вставал совершенно здоровый и никогда не продолжал питье).
И вот Антон стал светиться и сиять. Причина выяснилась скоро: нашлась добрая девушка, согласившаяся выйти за него замуж.
Само собой, на свадьбу он пригласил всех, кого только знал: чтобы все ему завидовали.
Свадьба была многолюдной, хоть и бедной, но журналистской братии лишь бы водки побольше, а уж ее то хватало. Через час в помещении рабочей столовки стоял непереносимый гам.
Невеста оказалась похожей на Антона, как родная сестра. И глаз с него не сводила.
А он настолько был переполнен счастьем, что не выдержал и напился. Но уже через час (мне рассказывали, потому что я ушла) появился за столом опять совершенно трезвый и совершенно счастливый.
Прошло несколько дней, он вышел на работу, и я от скуки или от того, что в тот день родимая моя дистония разыгралась, стала подшучивать над ним:
— Это кошмар, Антоша! Ты знаешь, подлец, что мне сердце разбил? Неужели ты ничего не видел?
— А чего? — растерялся, не поняв юмора, Антон.
— А того! Я на него смотрю, смотрю, все глаза просмотрела. Я готовлюсь. Я оставляю его, можно сказать, на десерт, как лакомое блюдо, чтобы закончить с ним жизнь рука об руку, а он берет, подлец, и женится!
Тут он понял, стал самодовольно хихикать. Самодовольство молодожена.
Илья тоже посмеивался, но ему мои шутки не очень по вкусу пришлись, я это видела.
Поэтому, будто черт меня дергал, я изо дня в день твердила о разбитом сердце и т. п. Все относились к этому с должным пониманием: в каждом тесном коллективчике складываются подобные юмористические отношения. Между мужчиной и женщиной или двумя мужчинами. Бом и Бим, Черный клоун и Белый клоун. Это скрашивает будни. Но меня раздражало то, что Антон не желал становиться ни Бимом, ни Белым, к примеру, клоуном, не подыгрывал мне. Тебе умная красивая женщина оказывает честь, так будь же любезен соответствовать, орясина! Нет, не хотел.
И Илью эти шутки никоим образом не дразнили.
И я оставила их.
Потом у Антона родился ребенок, сын, он стал счастливым вообще до неприличия.
А потом я взяла его в свой «Блин, Лтд» чем-то вроде ответственного секретаря (в штатном расписании не было такой должности, в маленьких редакциях вообще все иначе), полагаясь на его аккуратность и ответственность.
И он справлялся со своими обязанностями превосходно.
Ну, теперь, господи благослови, сказка.
Жуткая.
И смешная.
Однажды, заканчивая работу, мы остались вдвоем. Я спросила его о семейной жизни. Он расцвел и начал рассказывать, уснащая повествование нудными подробностями.
А я…
«Позавидовала баба чужому коромыслу, да свое — хрясь!»
Велик могучий русский язык!
Но мое-то коромысло давно уж хряснулось, без всякой зависти.
А в чужом я никакой красивости не видела. Завидовать нечему.
Однако стервозность моя не дремала. Я глядела на Антона (очень похорошевшего, между прочим) и думала: бедняга, тебя, наверно, и не целовали по-настоящему, ты не знаешь, что такое настоящая женщина, вот и тешишься своей женушкой, своей костлявенькой прелестью…
В редакции пить было категорически запрещено (мною), но в запертом шкафу у меня стояло не меньше десяти бутылок новых видов продукции, которые выпускал «Лидер» и образцы которых Василий Натанович всякий раз считал должным преподнести мне. (Естественно, спрашивая при этом: «Все еще заняты?» — «Пока!» — отвечала я.)
Я достала бутылку и предложила Антону хлебнуть с устатку. Он замялся.
