Маша Царева - Силиконовые горы
Мы изумленно переглянулись. Эта девушка – телепат? А она расхохоталась, гордая произведенным эффектом.
– Не волнуйтесь, я не умею читать мысли. Просто слишком давно в этом всем варюсь. Наверное, я сама могла бы вести здесь консультации. Впрочем, об этом мы поговорим потом.
* * *Ладони его были теплыми, сухими и приятно пахли мылом.
– Не жмурьтесь, – доктор Владимир Кахович, невысокий сорокалетний брюнет ярко выраженного семитского типа, хмурился ласково, как компетентный педагог перед смущенной отличницей.
Каждый в этом городе имеет пару.
Каждый, черт побери, с кем-нибудь спит.
Без сомнения, импозантный хирург Владимир Кахович тоже не относился к малочисленной группе сексуально игнорируемых отщепенцев. Ну, еще бы – у него такой литой торс, такой выразительный греческий профиль. И тысячедолларовые часы Rado на левой руке при отсутствии обручального кольца на правой.
Интересно, как выглядит его женщина? Эталон совершенных пропорций? Высеченная из лучших биологических материалов Галатея, расстояние между голубых очей которой точно соответствует утвержденным Нефертити канонам? Или обычная тетка, которая буднично подкрашивает корни волос, рисует стрелки на веках, чтобы быть похожей на Анджелину Джоли и ведет безуспешную многолетнюю войну со второй стадией целлюлита?
Интересно – пластические хирурги в состоянии встречаться с обычными женщинами? Не видит ли тот же самый Кахович в каждой улыбающейся ему мордашке всего лишь раздражающее сочетание диспропорций? Она ему – пойдем в кино, а он – мне кажется, ваш нос смотрелся бы эффектнее, если его на пару сантиметров удлинить.
– Знаете ли вы, Алиса, что ринопластика является самой древней пластической операцией? – ласково сказал Кахович, за плечи усаживая меня на стул.
Наверное, заметил, как меня трясет, и пытался успокоить доступными ему способами. Оставалось надеяться, что он не собирается демонстрировать мне фотографии из операционной – кровавые брызги под скальпелем на чьем-нибудь лице.
– В Индии пленным врагам отрезали носы, чтобы легче было определять неверных.
Нервно сглотнув, я подумала, что съеденный на завтрак сэндвич явно был лишним.
– А местные лекари научились частично восстанавливать ткани. Вырезали лоскуты кожи оперируемого и приживляли на нос. Забавно, да?
– Смешнее некуда, – пробормотала я, – просто анекдот.
– А настоящая ринопластика, в современном понимании этого слова, впервые была проведена в Берлине в 1898 году. Хирург рискнул укоротить нос некоему застенчивому молодому человеку. И неожиданно для всех операция прошла вполне успешно!
– Доктор, может быть, уволите меня от исторических подробностей? – не выдержала я. – Занудства я и в школе натерпелась, оттого и сбежала оттуда в пятнадцать лет. Я пришла сюда, чтобы изменить форму носа.
Он не рассердился. И даже наоборот – выражение лица доктора Каховича свидетельствовало о том, что мое поведение ему импонирует! Может быть, то была профессиональная привычка постоянно общаться с психически неуравновешенными пациентами (одна девушка-попугай чего стоит!). Интересно, много ли времени необходимо для того, чтобы выработать такой взгляд – добрый, внимательный и понимающий.
– Вы сами не знаете, нужна ли вам операция, так? – тихо спросил он.
– Моя приятельница сделала. И очень изменилась. Она говорит, что изменилась вся ее жизнь.
– Понимаю, – улыбнулся он. – Хотите кофе, Алиса?
– Разве мое время не подходит к концу? – я бросила взгляд на часы, висевшие над его столом. – Меня предупредили, что консультация длится двадцать пять минут.
– Это так, но… Бывают и исключения. Я просто хотел, чтобы вы взглянули вот на это.
Не вставая со стула, он одной рукой нажал на кнопку стоящей на подоконнике кофеварки, а другой извлек пластиковую папку из верхнего ящика стола. В папке оказались фотографии – немного, десять снимков. И на каждом – два лица, которые (я это поняла, признаюсь, не сразу) принадлежали одному и тому же человеку. Классика жанра – «до» и «после».
На одном из снимков снулая грузинка с жирно подведенными глазами безо всякого выражения смотрела в объектив. На другой фотографии она же улыбалась в камеру, преображенная. Куда-то подевались намечающийся двойной подбородок и мешки под глазами. Грузинка белозубо улыбалась и таращилась в фотообъектив с выражением ничем не омраченного счастья на молодом, свежем лице.
– Хотите сказать, что это не фотошоп?
– Обижаете, – уголками губ усмехнулся Кахович, – но у нее немного другая ситуация. Борьба со старением – естественный процесс. В наше время быть старой и морщинистой не просто неприлично, но и унизительно.
– Интересная теория, – хмыкнула я, – мне всегда внушали, что унизительно быть подлой и мелочной.
– Одно другому не мешает. Интересная вы девушка, Алиса. И совсем не похожа на других клиенток вашего возраста.
Это была распространенная до оскомины форма заигрывания, но услышать такое все равно отчего-то было приятно.
– В чем же мое отличие?
– Знаете, что такое дисморфофобия, Алиса?
Я смущенно промолчала.
– Патологическая неудовлетворенность собственным внешним видом при отсутствии видимых уродств. Вот только что у меня была девушка. Красивая, надо сказать. Яркая. Наверняка вы обратили на нее внимание.
Он явно говорил о девушке-попугае.
– Восемь операций на лице, три на груди, две липосакции. Уговаривает меня в очередной раз поменять имплантанты. Раньше ее не устраивала форма, теперь – размер.
– Вы уверены, что не обязаны хранить врачебную тайну? – немного удивилась я. Интересно, а меня словоохотливый доктор тоже намерен светски обсуждать с другими пациентками.
– Не волнуйтесь, это особенный случай, – усмехнулся Кахович, – девушку зовут Наталья, и она совсем не скрывает, что с собою сотворила. Можно сказать, она живая реклама моей клиники. Приходит и треплется в коридоре с ожидающими, опытом делится. Но я, кажется, отклонился от темы. Так вот, Наталья – классический пример дисформофобии. Она никогда не будет довольна собой, сколько бы операций мы ни провели. А вы, как я вижу, не страдаете от нелюбви к себе.
– Я считаю себя некрасивой, – честно призналась я.
– Но это вам никогда не мешало, не так ли?
– Что-то я не понимаю. То вы говорите, что мне не помешали бы новые нос и губы, а теперь пытаетесь отговаривать, так, что ли?
– Ну что вы, – мягко улыбнулся Кахович, – если хотите знать, я убежденный фанат пластической хирургии. Когда-нибудь, возможно, я даже расскажу вам, почему. Но на первой консультации я всегда ставлю воображаемый знак вопроса… – он помолчал, а потом, вкрадчиво улыбнувшись, добавил, – таковы правила нашей клиники, Алиса.
