Кэтрин Харви - Бабочка
Одинокая и неуверенная в себе, некрасивая и тоскующая по настоящей привязанности, Рэчел окунулась с головой в книги и затерялась в восхитительном мире фантазии. Вместе с героями она пускалась в приключения, испытывала восторг любви, путешествовала по звездам. Рэчел читала абсолютно все, ей был интересен каждый жанр, любой сюжет. Все они поддерживали Рэчел, сердце ее оставалось непорочным и доверчивым. Звездные рыцари Артура Кларка были ее идеалом. Доблесть, смелость и отвага выгодно отличали их от людей, которых Рэчел встречала в реальной жизни. Только они были достойны ее любви.
Волею обстоятельств Рэчел, главным образом, читала романы для взрослых. При этом она, как ни странно, оставалась наивной и неискушенной. Когда она размышляла об этом несколько лет спустя, то объясняла это тем, что детский ум, встречая в книгах что-либо, похожее на реальность, отказывался это воспринимать.
В четырнадцать лет Рэчел оставалась невинным, уязвимым созданием, совершенно не приспособленным к тому, что уготовила ей жизнь.
Шел дождь. Один из тех, которые начинают литься в пустыне как бы из ясного неба и неожиданно заканчиваются. Капли дождя вовсю барабанили по тонкой крыше трейлера.
Это был другой трейлер: Дуайеры сменили уже пять машин. Трейлер был другой только в этом смысле. Во всем остальном он напоминал прежние: такой же тесный, грязный, покосившийся, пропитанный запахами и неудачами прежних временных постояльцев.
Отец восемь дней где-то пил. Рэчел молила Бога, чтобы он на всю ночь остался переждать где-нибудь ливень. Она не отрываясь читала «Марсианские хроники» при свете тусклой мерцающей лампочки. Она была без памяти влюблена в капитана Уайлдера и представляла себя на берегу древнего марсианского канала. Мать ушла в мотель смотреть телевизор.
Через три часа Рэчел была вынуждена отложить книгу. Покалывало в желудке, болел живот. Год назад у Рэчел начались и месячные. Тогда мать сказала ей мягко:
— Нам, женщинам, приходится через это проходить, дорогая.
Рэчел не ходила в шестой и седьмой классы школы, поэтому не была знакома с предметом Женская гигиена. Кровотечение встревожило ее, она заплакала и объявила, что умирает. Миссис Дуайер постаралась, как могла, объяснить дочери, что делать в таких случаях. Мало того, она попыталась раскрыть дочери предназначение женщины:
— Боль — это наш удел, дорогая. Женщины привыкают к ней. Больнее всего рожать детей. Поэтому ты у меня единственная.
— Почему? — Рэчел была воплощенная невинность. — Почему мы должны испытывать боль?
— Я не знаю. Кажется, об этом что-то сказано в Библии. Полагаю, это наказание за то, что сделала Ева.
— Что сделала Ева?
— Ну как же, она ввела Адама в грех, дорогая моя. Он был чист, она же сделала его нечистым. С тех пор мы, женщины, платим за это.
Затем миссис Дуайер сбивчиво попыталась провести связь между месячными и появлением детей на свет, что не очень ей удалось, потому что она весьма смутно представляла женскую анатомию и физиологию. Поэтому Рэчел не много извлекла из этого интимного разговора.
Сегодняшней дождливой ночью, когда она отложила книгу, чтобы выпить пару таблеток аспирина, Рэчел виновато поймала себя на мысли, что как можно дольше хочет пробыть в трейлере без родителей. Она сможет читать всю ночь напролет, сжигая драгоценное электричество, за которое они и так платили с трудом. Войдя в малюсенькую тесную кухоньку, она вдруг почувствовала голод. Полки, как всегда, были почти пусты. Какая-то еда была в холодильнике.
Если миссис Дуайер и была совершенно заурядной женщиной, похожей, как две капли воды, на всех остальных унылых путников, пересекающих юго-западную пустыню, то в одном она не знала себе равных: она готовила потрясающие гамбургеры. Рецепту ее научила одна старушка, в доме которой она работала подростком. Секрет вкусной пищи, — говаривала она, — в приправах. Миссис Дуайер умела сделать гамбургер неповторимым, добавив тимьяна и каких-то других приправ. С годами она так усовершенствовала свой рецепт приготовления гамбургеров, что не могла даже объяснить его или записать. Чувство определения нужной пропорции было для нее таким же естественным, как и все остальные пять чувств. Куда бы судьба ни заносила Дуайеров, все всегда были в восторге от гамбургеров миссис Дуайер.
Это искусство унаследовала ее дочь. У Рэчел потекли слюнки, когда она подумала о сочном, остром гамбургере с кетчупом, щедро намазанном горчицей. Пока хлеб с аппетитным шипением поджаривался на сковородке, она продолжала читать марсианскую сагу при тусклом свете, отбрасываемом плитой. Несколько минут спустя, когда луна задержала капитана Уайлдера и его команду в заброшенном марсианском городе, Рэчел услышала звук подъезжающей машины.
Подумав, что это мать, она решила: мама, наверное, замерзла и промокла, я вскипячу воду, и мы попьем чай. Потом, представив, что это отец, которого подвозит очередной приятель-собутыльник, Рэчел испугалась. Он ненавидит ее книги. Они его прямо-таки выводят из себя. Рэчел не понимала, почему. Однажды вечером он выбросил из окна целую кипу библиотечных книг. Мать попыталась объяснить его поведение:
— Он не смог получить образования. Только пять классов закончил. Его это смущает. Он говорит, что из-за этого его гонят с любой работы. Поэтому, когда он видит, как ты читаешь, как тебе это легко и просто дается…
Рэчел никогда не могла понять причины враждебности отца по отношению к ней. Иногда она отрывала взгляд от своей работа, — а заниматься она могла чем угодно: мыть посуду, штопать, готовить обед, — и обнаруживала, что отец наблюдает за ней с мрачным, непроницаемым выражением лица. В руках он, как правило, держал банку с пивом или, в дни получения пособия, стакан виски. Она чувствовала на себе взгляд его водянистых глаз, и ей почему-то становилось жутко.
Он был ее отцом, но, как ни странно, совершенно чужим человеком. Они прожили четырнадцать лет, но она не знала его. Она готовила ему обед, стирала его белье, слышала, как он моется в душе, но при этом он оставался незнакомцем. Как утверждали романы, она должна была быть его маленькой девочкой, но он попросту не замечал ее. Он приходил и уходил, когда ему вздумается, просыпался, стеная и ругаясь, потом отправлялся бог весть куда, а мать весь день обеспокоенно посматривала на часы и то и дело раздвигала занавески.
Лишь два года назад, когда ей было двенадцать, Рэчел поняла, что мать боится его. Нельзя сказать, чтобы это ее сильно поразило. То, чему Рэчел была свидетельницей еще маленькой девчушкой в подгузниках, повторялось с тошнотворной регулярностью. Звуки ботинок, шаркающих по дощатому полу, дверь в спальню, захлопнутая с такой силой, что от этого ходил ходуном весь трейлер, затем голос матери, тихо умоляющей о чем-то безрезультатно, потому что после слышались удары и в конце концов причитания. На следующее утро на лице миссис Дуайер виднелись синяки, отец исчезал на три-четыре дня. Рэчел наблюдала за всем широко открытыми, непонимающими глазами, переживала молча, потому что так же молча переживала мать. Обе они, и дочь и мать, не думали о том, что ситуация может измениться.
