Переплетенные с ним (ЛП) - Кент Кайли

— Заткнись, идиот. Ты же знаешь, что люблю. С пятнадцати лет.

Мое лицо болит от того, как сильно я сейчас улыбаюсь.

— Можешь стереть улыбку со своего лица. То, что я люблю тебя, не означает, что я пущу тебя в свои трусики.

— Ну, на всякий случай, если ты сомневаешься, я люблю тебя до умопомрачения. Я знаю, что облажался. Я знаю, что нам нужно работать над нашими отношениями. Но другого выхода нет, принцесса. Ты моя. Мы оба это знаем.

— Так откуда у сотрудника службы безопасности, не получающего зарплату, достаточно денег, чтобы купить такую машину?

— Ты правда не знаешь? Зак никогда не упоминал об этом? — спрашиваю я. Как так вышло, что я знаю эту девушку с одиннадцати лет, а она не знает, кто моя семья?

— Что не знаю? Подожди, ты что, тайный босс мафии? Ты везешь меня в свой дом, чтобы запереть и никогда не выпускать? — спрашивает она, как будто хочет, чтобы это было правдой. Мне бы очень хотелось сделать именно это.

— Ты читаешь слишком много книг. Но спасибо за идею, она странно привлекательна. Нет, я не босс мафии. Я Маккинли. Я получаю свой доход от старых семейных денег.

У Эллы открылся рот. Я знал, что как только назову свою фамилию, она сразу же все поймет. Я чертовски ненавижу быть Маккинли. Я определенно черная овца в семье, самое большое разочарование моей матери.

— Ни хрена себе, Дин! Почему, черт возьми, я никогда не знала твоей фамилии? Как, черт возьми, я не знала, что ты — гребаный Маккинли? Погоди, мы же говорим о Маккинли, верно? О тех, кто владеет почти всем в Сиднее и имеет всех этих скаковых лошадей и прочее дерьмо?

Я стиснул зубы. Не поймите меня неправильно, я люблю свою мать. В небольших дозах. В конце концов, она моя мать. Но она еще и чертова заносчивая сука с шестом в заднице.

— Да, эти Маккинли. Ну, нас не так много. Мой отец скончался несколько лет назад. Теперь остались только мой брат, я и мама.

— Мне жаль твоего отца. Почему я никогда не слышала, чтобы ты рассказывал о своей семье?

— Не сожалей. Я не сожалею. Он не был хорошим человеком. И, когда я был молод, как только люди узнавали, кто я такой, они ожидали дерьма. Единственным исключением был Зак. Когда он узнал, кто моя семья, он покачал головой и сказал: «Ты бедный ублюдок». На этом все и закончилось; с тех пор мы стали лучшими друзьями.

— Хорошо. Ну, ты же знаешь, что мне ничего от тебя не нужно, верно? Я даже еще не уверена, нужен ли ты мне.

— Я знаю. — Я сжимаю ее руку. — И еще, принцесса, перестань, бл*дь, врать. У тебя это плохо получается.

— Куда мы вообще едем? Ты мне так и не ответил.

Я улыбаюсь.

— Домой. Я везу тебя домой.

— Моя квартира в другой стороне. Это не дорога домой, Дин.

— Мы едем не в твою квартиру. Мы едем домой, то есть в мой дом, который теперь будет и твоим домом.

— О, я даже не знаю, что на это ответить. Ты что, забыл принять свои таблетки от сумасшествия сегодня утром? Потому что я уверена, что ты только что попросил — нет, не попросил — ты только что заявил, что я переезжаю к тебе. Это так не работает. Ты не можешь принять решение за нас обоих.

— Детка, расслабься. Ты — мой дом. Где ты, там и я. И где бы ты ни была, это будет моим домом. В каком бы здании он ни находился, мне, бл*дь, все равно. Но отныне не будет ни одной ночи, когда тебя не будет в моей гребаной постели.

Глава седьмая

Элла

— Ни хрена себе, Дин! — кричу я, высовывая голову в окно. Что это, бл*дь, такое? Он, должно быть, шутит, верно? Он же не живет здесь. Почему бы тогда ему не пригласить нас на званый ужин или еще какую-нибудь хрень? Ну, я имею в виду, это же Дин, конечно, он не устраивает званых ужинов.

— Это отель? Погоди, ты же не держишь там втайне гарем женщин, которые ждут тебя? Потому что ты не можешь жить здесь один. — Я несу какую-то чушь, я знаю. Но, черт возьми. Этот гребаный дом.

Он трехэтажный. На нижнем этаже есть большая веранда, а на двух других этажах — балконы.

Спереди дома выстроился ряд белых колонн. Дин останавливает машину у парадного входа, выскакивает и открывает мою дверь. Я знаю, что могу открыть ее сама, но я выросла с Заком и Брэем, которые всегда сердились на меня, когда я это делала. Так что теперь мне проще подождать.

— Спасибо, — говорю я, принимая протянутую руку Дина. Не успевает он закрыть за мной дверь, как рядом появляется человек, материализуясь словно из воздуха. Откуда, черт возьми, он взялся?

— Доброе утро, сэр, — обращается он к Дину, а ко мне — мэм. — Выгляжу ли я достаточно старой, чтобы быть мэм? Пока я размышляю над этим, Дин представляет меня.

— Джеффри, это Элла. Элла, Джеффри. Элла будет часто бывать здесь; что бы она ни захотела, позаботься о том, чтобы она это получила, — говорит Дин, потянув меня к дому.

— Нет, Джеффри, тебе не нужно этого делать. Я не буду бывать здесь слишком часто.

Джеффри смеется, а потом кашляет в руку.

— Конечно, сэр, все, что мэм захочет, — подтверждает он, прежде чем сесть в машину. Я не вижу, куда он едет. Воздух покидает меня, когда Дин наклоняется и перекидывает меня через плечо.

— Какого черта ты делаешь? — кричу я. — Опусти меня.

— Я переношу тебя через порог. Это то, что я, бл*дь, должен сделать. Замолчи.

— Это когда ты женишься, идиот. Мы не женаты. Опусти меня на землю.

— Мы еще не женаты. Но мы будем. Как насчет следующего вторника?

Я смеюсь, потому что он точно шутит. Вот только он не смеется. Я вообще не помню случая, чтобы Дин шутил.

— Я занята. — Наконец-то отвечаю я.

— Чем занята? — спрашивает он, открывая входную дверь.

— Буду мыть свои гребаные волосы. — Громкий шлепок разносится по комнате. Затем я чувствую его, жжение, исходящее от места удара по моей заднице. Восхитительное жжение, легкая боль. Маленький стон вырывается из моего рта, прежде чем я успеваю его остановить. Это приятная боль. Я чувствую, как по мне пробегают мурашки.

Пока я пытаюсь разобраться в своих чувствах по поводу этой легкой боли, я понимаю, что у меня нет тумана в голове, того помутнения, которое обычно бывает, когда я режусь. Все по-другому. Почему по-другому? Не поймите меня неправильно, мне нравится это чувство, эта свобода. Я не могу это описать. Когда я чувствую боль, мой мозг затихает, а тело покалывает от удовольствия. Но это… хотя я чувствую покалывание, мой разум явно неспокоен. Я не понимаю этого, и это пугает меня до смерти.

Я приземляюсь на ноги, каблуки стучат по полу. Дин поддерживает меня за руки, страхуя. Убедившись, что мне не грозит упасть на задницу, я вырываюсь из его рук. Кружась вокруг себя, я смотрю вверх.

Мой разум работает со скоростью света, пытаясь осознать новые болевые ощущения, а также то, что видят сейчас мои глаза.

Мы стоим в месте, похожем на декорации к голливудскому фильму. Я нахожусь в центре холла. Слева от меня — лестница с черными металлическими балюстрадами, справа — точно такая же. У него две лестницы. Грандиозность даже близко не подходит к описанию этого холла. На потолке, прямо по центру, висит большая люстра.

Делаю шаг вперед, и мои каблуки цокают по полу. Если посмотреть на белый мраморный пол, то в центре красуется огромная фамильная эмблема, выложенная черным цветом и выделяющаяся на фоне белого.

Я из богатой семьи. До смерти моих родителей мы точно не были бедными. После того как Зак взял надо мной опеку, он удвоил мой траст к тому времени, как я получила его в двадцать один год. Но это, Дин и его семья, это другой уровень денег. Это не просто деньги, это чертов банк.

Я уже собралась идти вперед, исследовать окрестности, когда Дин потянул меня за руку, увлекая за собой на лестницу.

— Я проведу тебе экскурсию позже. Сейчас нам нужно кое-что обсудить.

— А, ладно. — Мой голос звучит немного неуверенно. Что, черт возьми, он хочет обсудить? Я молюсь, чтобы это были не мои шрамы, которые, как я знаю, он видел. Я также знаю, что он чувствует их, когда проводит большим пальцем по моему запястью. Сколько бы я ни пыталась избегать его прикосновений, его хватка становится только крепче.