Хочу быть с тобой (СИ) - Заозерная Марта

Надо было в пах бить, тоже бы повеселилась.

Как можно быть таким эгоистом. Допустим, предположим, всего на мгновенье, что я ему действительно понравилась. Разве это так преподносится. Да и какие тут к черту нравится – не нравится. Терпи, моя красавица.

У меня Данияр, и мне нравится он. Проблемка одна… два года назад я б сказала, что я его люблю. Сейчас нравиться, это печалит. Я перегорела в своем желании создать с ним семью. Предложи он мне жениться через год, после того, как мы стали встречаться, через два, через три… я б уже мамой многодетной не звал. Он вовремя не предложил, во мне острая потребность погасла, и теперь весь последний год, я думала, мы дату переносили… А теперь ему позвонил левый мужик и сказал, что я от него ухожу. Это вообще как?

Как мне теперь его попросить ещё на пару месяцев отложить. Это ведь всё, будет конец. Он никогда не поверит, что это случайность. Таких совпадений не бывает.

«Перенести? Чтоб ты вдоволь натрахалась с каким – то малолеткой?». Теперь я слышу голос Данияра, даже прищуренный взгляд его вижу.

А мне не потрахаться! Я хотела закончить дело текущее. То, что после свадьбы я максимум в офисе папы бумажки смогу перекладывать, это факт. Взгляды на семейную жизнь своего жениха я знаю прекрасно. Его главный аргумент в том и состоял, что сначала надо встать на ноги. Ему. А мне за это время понять, что лучше дома детьми заниматься, чем работать.

Я этого не поняла, скорее наоборот. Появился азарт, которого не было раньше. Мне очень хочется чего – то добиться самой. Если сейчас выйду замуж, рожу, то так и останусь дочкой Мурата Алеева. Вроде была, что – то делала. Что именно? Да бог его знает.

Столько времени на учебу затрачено. Дел было много, но здесь – ни одного. Навряд ли с Кавказа вести дойдут. Вся надежда будет на Сёму, если на свадьбе напьется до нужной кондиции, может чего и расскажет.

Не хочу я всё так.

Отрываю голову от пола и на стену смотрю. Надо же быть такой неудачницей. Зато пар выпустила, слегка полегчало.

Что сказать жениху не придумала, но поговорю с ним обязательно. Начинать семейную жизнь с такого – нельзя. Хорошим не закончится однозначно.

Сажусь на полу. Немного страшно и больно. Страшно от того, что в одночасье вся жизнь может испортиться, по чьей – то прихоти, больно от того, что процесс этот запущен.

Никогда раньше я ничего не разбивала. Телефоны, тарелки, всё целое оставалось, даже в моменты, когда во мне миллионы вулканов взрывались. Это было так давно, можно сказать, что не правда.

Много лет назад, одна из девушек Димы фото с ним в социальных сетях выставила, на нем они целовались. Удалила она его быстро, предполагаю, что Дима заставил, он не любитель такого. Но я сохранить – то успела. Смотрела часами и плакала. Плакала и снова смотрела. То чувство, горящего сердца помню даже сейчас.

Сейчас примерно так же хреново. Грудная клетка болит.

Выхожу из своей ванной, в домашнем костюме и с тряпкой. В моей спальне папа стоит, руки в карманах. Мной не доволен?

- Стену в полете не различил? – спрашивает, кивая на обломки некогда птицы.

- Полеты дело опасное, пап, - пожимаю плечами. Опускаюсь, чтобы собрать. Спасибо хоть радиус поражения не велик.

- Малышка, я тут подумал, - смотрит на меня, как убираю, - Перенес все дела. Хочу вместе с тобой побыть. Зачем столько денег, если процесс из заработка единственного ребенка лишает? – вопрос риторический, ответа моего он не требует.

Папа в очередной раз меня спасает. Рядом с ним при желании себя не накрутишь.

Глава 12

Папа маринует мясо, а я неотрывно слежу за движениями его рук. Завораживает. Сколько себя помню, даже когда мама была жива, мясо готовил отец. В этом деле он, как рыба в воде.

Есть вообще что – то, чего он не может? Нет, такого я за свою жизнь не обнаружила.

Мы находимся в нашей летней беседке, он готовит, я сижу в деревянном кресле – качалке, поджав под себя ноги, качаюсь, то туда, то сюда. Мне так хорошо, словно вчера и не было той истерики. В воздухе витает аромат детства. Так мы проводили каждый выходные. Один выходной, по воскресеньям папа работал, раньше, только дома. Вот и сейчас для меня освободил свое ценное время.

В голове загорается индикатор совести.

- Пап, может надо чем – то помочь? Лук там какой – нибудь почистить, порезать…

- Отдыхай, мой ребенок. Поплакать еще успеешь, - папа легонько отшучивается.

Когда была мелкой, думала, что он мне не доверяет такое пустяковое дело, сейчас понимаю, это просто забота, одна из её интерпретаций.

- Что хочешь на разогрев? Гуся или шашлык из баранины? – смотрю на стол, перед нами. Это не гусь, это гусище.

- Ты думаешь, после этого монстра в нас еще шашлык поместится?

Папа с лёту улавливает, чего я больше хочу. Пододвигает к себе обсмаленную тушку гуся. Ловлю каждое его движение. Как точит нож, делает множество надрезов на коже, начиняет его яблоками, гранатом и сухофруктами, зашивает и начинает наносить маринад. Может быть, смотреть за тем как он готовит, могу безотрывно. Папа делает это не часто, но напоминания о рецептах ему не нужны. Если его спросить, он скажет руки всё помнят.

- Ляльчик, у тебя вид такой, будто ты его прямо сейчас проглотишь, - посмеивается папа.

Поднимаю на него глаза и смеюсь.

- Мне просто нравится, боюсь упустить момент, когда ты крюк в него засунешь и в тандыре подвесишь.

- Моя добрая девочка. Когда ты была маленькой, я боялся при тебе птицу разделывать. Травм чтоб детскую не получила. Зря боялся? - поднимает на меня лаза, я смеюсь.

- Не знаю, где дорожка свернула не туда, - пожимаю плечами.

Папе становится очень весело.

- Она свернула именно туда, куда надо. Понял это, когда мне из школы позвонили и сказали, что ты двух парней «избила». Смешные. Ты, моя маленькая хрупкая девочка, и два каких - то придурка. В тот день у меня впервые от души отлегло.

Он облокачивается на стол сжатыми в кулаки, ладонями, костяшки пальцев столешницы касаются. Смотрит на меня с теплотой, она неподдельная греет самую душу.

Знаю, о чем он думает в этот момент. Почти сразу после смерти мамы у меня появилась охрана. Не то чтоб угроза была. Тогда он ещё не был лучшим из лучших, вернее тогда мало кто знал, что он таковым является.

Надо ли говорить, что ребенку охрана до лампочки. Хотелось свободы, идти куда хочется, чувствовать себя взрослой, это сейчас мне нравится быть маленькой папиной дочкой. Тогда всё было иначе. И время другое было.

Когда я в первый, он же последний, раз сбежала из под надзора, окружающая среда восприняла агрессивно, неприспособленную девочку с азиатской внешностью. Сейчас такое можно назвать «изюминкой», в начале двухтысячных в некоторых слоях населения была только ненависть к людям с азиатской внешностью, и пофиг, что имела отношение только к якутам и татарам. Им вообще на все было пофиг, хотели они только крови и выплеска накопившейся агрессии.

- Откроешь мне крышку тандыра, - спрашивает отец, вырывая меня из воспоминаний, не самых приятных.

- Конечно, - подскакиваю. Направляясь к стоящему во дворе переносному тандыру, - Во сколько ты встал? Всё успел, пока я спала. Надо было меня растолкать.

- Ещё чего! Я привык уже, после шести мне не спится в любом случае.

- Зато мне дома спится. Я даже мелатонин пить перестала. Голова подушки касается, и я улетаю в царство Морфея.

- Тебе надо отдыхать побольше. Может ну этот заповедник? Без тебя отвоюют.

- Папуль, мы обсуждали, - тянусь к его щеке, чмокаю быстро.

Папа вздыхает, сдаваясь.

- Вы обсуждали с Данияром, он готов сюда переехать? Не хочу тебя отпускать, категорически не хочу. Думал об этом все последние месяцы, взвешивал, анализировал. Ты мне тут нужна, - то, что я вижу в глазах отца, меня напрочь обезоруживает. Смесь боли, любви и надежды.

Хочется плакать, но расстраивать его совершенно нельзя.