Греховная страсть - Хэссинджер Эми

Она умела так живо рассказывать о событиях давно минувших дней, что создавалось впечатление, будто она сама принимала в них участие.

Мы разговаривали с ней на разные темы и о Боге в том числе. Я задавала мадам Лапорт такие вопросы, на которые даже она не могла ответить. И однажды она мне сказала:

— Я не могу быть тебе советчиком по вопросам Церкви, Мари.

Но получалось так, что я не с кем не могла говорить на эту тему — ни с отцом, ни с мамой, ни с Мишель, у которой голова была забита только предстоящей свадьбой. Клод отпадал сам собой. Оставался только Беранже.

Однако я не знала его настолько хорошо, чтобы позволять себе отвлекать его внимание, и это делало меня еще более любопытной и осторожной. Я думала, что, скорее всего, он отругает меня за чрезмерное любопытство или ему не понравятся мои вопросы, столь явно демонстрирующие мои сомнения. Может, он пожалуется на меня моей матери, а может, вообще запретит мне видеться с мадам Лапорт. Я боялась его реакции, и поэтому все мои незаданные вопросы пока оставались со мной.

И вот, когда запах ладана и оплавившегося воска свечей, которые раньше всегда меня успокаивали, стали приводить в состояние тревоги, я все-таки решилась поговорить с Беранже. Мотивы, побуждающие меня сделать это, были очень искренними — я надеялась, что он скажет мне что-то, что вернет мою душу к Церкви, что поможет мне жить, как прежде: в спокойствии и вере.

Я знала, что Беранже в середине дня всегда прогуливается. Это был его ежедневный моцион перед обедом. И вот я решилась поймать его именно в этот момент (мама уехала в Эсперазу навестить своего друга, который заболел). Всю первую половину дня я вела себя как положено, ничем не выдавая своего волнения перед, возможно, предстоящим разговором, кроме, быть может, слишком быстрых и нервных движений и того, как выбежала из дома после завтрака, чуть не сбив с ног Женевьеву, нашу козу. Мишель и Жозеф остались дома, он втолковывал ей что-то про свою любовь. Я ничего не сказала Мишель о своем уходе. В свете последних событий общались мы мало. Она знала о моих визитах к мадам Лапорт и не одобряла их. Вот и сейчас она решила, что я направляюсь к ней, и не придала особенного значения моему исчезновению.

Через несколько минут я уже стояла на тропе, что вела к замку, и поджидала Беранже. Был жаркий летний день. Волнуясь, я жадно вдыхала теплый воздух, но это, конечно же, не помогло: было очень душно. Почему-то вспомнился рассказ мадам Пол о дьяволе, который якобы жил неподалеку, и когда ему было невыносимо жарко в такие дни, он разбрасывал вокруг замка золото, заманивая тем самым людей в ловушки, чтобы потом забрать их себе.

Пока я представлял себе в картинках этот рассказ — на тропинке появился Беранже. Он шел аккуратным шагом, чтобы не поднимать пыли. Как всегда, в своей сутане, которая очень шла ему.

— Здравствуйте, святой отец, — сказала я, изображая удивление от встречи с ним.

— Мари? — Он поднял свою трость в знак приветствия.

— Я… тут… вышла пройтись… — пробормотала я.

— Да, смотри-ка, желания наши совпали. Твое и мое. Могу я присоединиться к тебе?

Мы пошли вместе, рядом, рука об руку, наслаждаясь открывавшимися видами, которыми я любовалась уже миллион раз. Я все выжидала время, чтобы начать разговор, и никак не могла решиться. Мы шли мимо пушистых кустов и вековых елей, столетних дубов и кипарисов. Обстановка располагала к размышлениям. Иногда встречались кусты диких роз.

Беранже заговорил первым:

— У меня из спальни открывается вид на эти холмы. Я часто смотрю на них.

— Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное?

— Да, конечно, только не из своего окна. Когда-то я много ходил пешком и повидал много красивых и весьма любопытных мест.

А потом он процитировал что-то из Библии. И, конечно же, я не поняла, а он рассмеялся.

— Глупо, конечно, — продолжал он, — но это место почему-то похоже на рай, как я себе его представляю.

Некоторое время мы шли молча. Потом он снова заговорил:

— Иногда я ищу здесь пещеру, сам не знаю почему. Из окна, мне кажется, я вижу ее, а когда прихожу сюда — не могу найти. Многие пещеры в своей жизни я повидал.

— Нашли что-нибудь? — спросила я.

— Ничего. Только камни и обломки деревьев, что свидетельствовало о том, что кто-то уже побывал там раньше меня. Я выходил и искал новую пещеру, но так ничего и не нашел в них. Наверное, это все легенды о том, что в пещерах вообще что-то можно найти.

— Поговаривают, что тут есть секретный лаз сквозь скалы, говорят, знающие люди часто им пользуются.

— Ой, Мари, это все детские истории, — сказал он со вздохом, — смотри на вещи трезво. Это все выдумки мальчишек, ищущих приключений.

— Не только мальчишек.

Он остановился, некоторое время смотрел на меня выжидающе, потом сказал:

— Только не говори мне, Мари, что и ты тоже лазаешь по холмам в поисках пещер, тайных тоннелей или, еще хуже, сокровищ? — Взгляд его был испытывающим. Мое упорное молчание подсказало ему ответ, но он все еще не хотел верить. Он думал, что это такая моя шутка. — Ну здорово, — все же воскликнул он, — и как твои успехи? Нашла что-нибудь?

— Нет, — ответила я. Но я заинтересовалась легендами. Особенно теми, что касаются катарсов, которые жили в этих местах, по мнению многих, они оставили много сокровищ в тайнике в одном из подземных тоннелей. И их ищут до сих пор все, кому доведется услышать о них.

Беранже встал как вкопанный, но попытался сделать вид, что не услышал ничего особенного.

— Да, действительно эти рассказы интригуют.

Заставляя себя продолжать, я сказала:

— Я хотела поговорить с вами об этом, святой отец. О катарах и их жизни. Много тысяч людей были уничтожены, убиты, сожжены, истреблены Церковью. Я думала о Церкви хорошо…

Он продолжал стоять, не двигаясь, затем поднял голову, и взгляд его устремился к холмам.

— Армией Церкви, — сказал он.

— Да! — немного засомневавшись, ответила я. — Надеюсь, вы меня извините, святой отец, но меня это очень волнует. Я не могу понять, как священник, призывающий к любви и смирению, может отдать приказ на убийство стольких людей?

Беранже грустно улыбнулся:

— Что ты читала?

— Исторические книги. Папа купил мне их в городе. — Я не могла признаться, откуда они у меня на самом деле.

— Я не знал, что ты интересуешься историей, Мари, — сказал он. В задумчивости он дотронулся пальцем до сердцевины одной из роз, поднес к губам и облизал с цветка пыльцу, затем сорвал и протянул мне. — Они проповедовали другую веру.

— Спасибо, — сказала я.

Он снова пошел.

— Вопрос, который ты задаешь, вовсе не простой, Мари. На него нет однозначного ответа.

— Я знаю.

— Крестовые походы были столетия назад. С тех пор все поменялось. — Он шел по тропинке, постукивая тростью по камням. — Эти люди были большой опасностью для других людей. Они тысячами сбивали их с верного пути. Ты же читала. Разве сама ты не могла сделать вывод о том, кем они были и об их вере?

Я кивнула.

— Они были еретиками. Знаешь ли ты историю про Эллайю и Баала? — И когда я отрицательно помахала головой, он принялся мне ее излагать.

История была простая, но я никогда раньше не слышала ее, интереса она у меня не вызвала, и я никогда бы не стала ее слушать, если бы ее рассказывал кто-нибудь другой. Эта история гласила о том, что, если сам Господь Бог мог посылать людям наказание, значит, и Церковь, считая себя справедливой наместницей Бога, могла в некоторых случаях поступать так же, и это было не против веры и не против Бога.

— Катары были другой веры, Мари. Это грех. Большой грех, — закончил Беранже. — Священник не нарушил веры, посылая смерть им. Он, наоборот, сделал хорошо всем тем, кому мешали эти альбигойцы.

— Я поняла, он убил их, чтобы не подорвать мощь и силу правления Церкви.

— Да, потому что души людей не могли без нее. Они нуждались в ней, а еретики отправляли души людей прямиком в ад. — И он так ударил тростью по тропе, что кусочки земли отлетели в меня.