Елена Лобанова - Из жизни читательницы
Вот, например, недавно зашла к ней и, помню, изумилась: на ее солидных полках, посреди Пушкина, между прозой примерно и драматургией, втиснулся самозванцем здоровенный фолиант каких-то «Внутренних болезней». Ближе к Тургеневу расположились как дома растрепанные «Справочник педиатра» и «Фармакология с рецептурой». А в ответ на мое веселое предположение, что вот, мол, решили-таки исковеркать сыну судьбу, с восьмого класса приговорили ребенка к медицине, Людка вдруг захлюпала носом, упала на стул и прорыдала, что у Валерика осложнение после гриппа, подозревают почечную недостаточность и назначили гемодиализ — что-то такое очень действенное, но чреватое осложнениями.
Я, конечно, спохватилась, подскочила к ней и наобум забормотала что-то про иммунную систему, бифидум-бактерии и гомеопатию. Но Людка только головой трясет, и слезы градом. Я только тогда и поняла, что это на самом деле бывает, а не для красного словца придумано — «слезы градом».
И тут Сергей завопил из кухни дурным голосом: «Люся! Так я кофе сегодня дождусь или нет?!» И Людасик, сглотнув слезы, помчалась — по-моему, кормить супруга с ложечки. Барда своего!
А я подумала: повезло нам с мамой все-таки, что за папой таких привычек не водится! И еще потом на досуге поразмыслила и пришла к выводу, что девочкам из нормальных семей замуж выходить вообще значительно труднее, чем прочим. Поскольку им все-таки есть с кем сравнить!
Так рассуждала я, бредя из кабинета завуча к себе в библиотеку. А дальше, постепенно успокаиваясь, рассуждала я и о том, что на этот раз, похоже, пронесло и что встреча с писателями — это все же как-никак не выставка иллюстраций.
В конце концов я приободрилась и даже слегка обрадовалась. И вдруг решила: а зачем звонить им в союз? Интереснее туда сходить. На законном, так сказать, основании. Посмотреть живьем мастеров слова! Использовать шанс!
Я надела длинную серо-бежевую юбку. И серый свитер грубой вязки. Мама со вздохом оглядела меня. «Мышка моя серая!» — прочитала я в ее глазах.
Бусы из плоских продолговатых коричневых зерен я нацепила уже на лестнице, вытащив из сумки. Мама еще лет пятнадцать назад официально сообщила мне, что я выросла из дешевой бижутерии. Но для меня эти бусы — не бижутерия. Для меня они — зерна неведомого растения, может, откуда-нибудь из Бразилии или даже Африки, талисман, оберег, таинственный предмет силы.
Но с мамой о подобных предметах не очень-то поспоришь — хотя бы потому, что все знакомые в один голос твердят, что у нее безупречный вкус.
Надо сказать, что все наши соседки от пятидесяти и старше обожают хвастаться перед ней своими туалетами, и для каждой у нее обязательно найдется комплимент. Это, я считаю, своего рода талант, вроде ясновидения. Лично я бы ни за что не смогла выдавить из себя какое-нибудь: «Светочка! В этой блузке вы моложе ровно на двадцать лет!» или «Поздравляю, Надежда Петровна! Вот теперь вы нашли свой стиль!» И как-то искренне у нее это выходит. Чудеса!
А вот я, неблагодарная, не ценю мамины советы. И нет-нет да и приобретаю где-нибудь на распродаже или в секонд-хэнде полосатое платье-матроску или рубашку со слегка вылинявшим, однако все еще радужной расцветки попугаем. (Но ведь красиво же! Что-то от рассказов молодого Джека Лондона!) И эти дивные вещи, ясное дело, потом лет десять валяются в шкафу. (Ну, потому что куда же мне, в самом деле, их носить? И когда? Разве что на рынок, и то если родители уедут в санаторий.)
С серым цветом не легче. Собственно говоря, я не могу толком объяснить свое к нему пристрастие. Но женские фигуры в сером, в том числе и собственная, почему-то вызывают во мне сладостное ощущение уюта, тепла и некоторой праздности, даже, пожалуй, праздничности, или, может, предчувствия праздника — словно небо перед первым снегом… Мама же непоколебимо убеждена, что серый — эквивалент безликого. И когда я в очередной раз распускаю и заново перевязываю свою серую шапку, она хотя и будто бы деликатно молчит, но на самом деле активно транслирует мне свои мысли. Телепатическая связь, а может быть, гипнотическое внушение — еще один из многочисленных маминых талантов. (И кто знает, не потому ли они с папой живут, как все уверены, душа в душу?)
Однако я так же молчаливо и стойко сопротивляюсь внушению. И в результате этих усилий имею в своем гардеробе не только серую шапку, шарф и свитер, но и несколько вещей голубовато-, зеленовато- и даже розовато-серых тонов.
Облаченная в любимый цвет, я шла по улице, и предчувствие праздника потихоньку утверждалось во мне. Приметой его был уже сам день (среда), называемый методическим, — день моего узаконенного отсутствия в школе. И в этот день мой путь лежал не в какой-нибудь там методический центр или бибколлектор, а в Дом творческих союзов — творческую Мекку нашего города!
Стояла погода, запечатленная классиком в словах: «А климат такой, что того и гляди снег пойдет». В такую погоду люди теряются с выбором одежды: с одной стороны, осенние свитера и куртки-ветровки вдруг резко отказались греть владельцев, с другой — неужто вот так прямо сегодня и напялить дубленку или стеганый пуховик?! И все робко посматривают наверх в ожидании бесшумно-пушистой небесной команды.
В маршрутке сидели две интересно одетые женщины моего поколения. Одна, пожалуй, помоложе и пополнее, с хорошеньким и капризным личиком. Вернее, «капризное» — писали о таком выражении лет сто назад, а сейчас его можно было бы назвать скорее решительным, с упрямым взглядом и «вредными» складочками у губ. Такое лицо может быть и у парикмахерши, и у какой-нибудь офис-секретарши. Коротенький чубчик агрессивно-оранжевого цвета свидетельствовал об отсутствии комплексов. (Я искренне восхищаюсь женщинами без комплексов. По-моему, они очищают и ионизируют воздух, как гроза!) Но в настоящий восторг привело меня ее пончо: бежевое, рельефно-ажурной вязки, а вместо бахромы по краю — небольшие круглые помпончики. Толстушка в пончо с помпончиками! Это зрелище прямо-таки щекотало глаз! Но увы, только до тех пор, пока она не скомандовала водителю: «На Садовой остановите!» Голос у нее был грубый и какой-то неряшливый. И помпончики сразу показались вульгарными.
Другая женщина была одета во все черное — то самое, что нельзя носить после сорока. В довершение она была смугла и черноволоса. И, однако, легкое черное пальто и брюки смотрелись на ней нарядно, как вечерний костюм. Может, секрет таился в серебряной цепочке? Или все-таки в ее лице? Оно выглядело каким-то значительно-утомленным, с тяжеловатыми чертами и отрешенным взглядом. Такая, пожалуй, может оказаться руководителем фирмы. Или, например, режиссером!
