Ширли Конран - Кружево. Дорога к дому
Максина осторожно отпила из чашки.
– Кейт, ты будешь смеяться, но мне кажется, что ты потеряла способность доверять. Ты больше уже не веришь людям. Нет, мне ты веришь; может быть, ты больше не веришь только мужчинам?
Кейт была создана для того, чтобы влюбляться во всевозможных негодяев. Не зная и не понимая этого, она переносила во взрослую жизнь то, чему научилась в детстве, сидя на коленях у отца: Кейт ловилась на том, что ее отвергали. Стоило только мужчинам начать ее критиковать, как она немедленно влюблялась в них. А влюбившись, легко ложилась с ними в постель. Однако оргазма при этом никогда не испытывала и никогда не осмеливалась сказать им об этом. И потому Кейт изображала оргазм.
Но она вечно боялась, что мужчина об этом догадается и уйдет от нее, если решит, что она фригидна. Поскольку Кейт постоянно опасалась, что может оказаться отвергнутой, у нее никогда не получалось с любовником честных взаимоотношений. Одержимая своими поисками и при этом нервничающая и недоверчивая, она чувствовала себя настолько неуверенно, что, едва только возникал хотя бы малейший намек на возможность оказаться брошенной, Кейт немедленно сама уходила от мужчины или выталкивала его из своей жизни.
Но, хотя в области самых интимных взаимоотношений она всегда была внутренне напряжена и как бы постоянно оборонялась, выставляла защитные иголки, убедиться в этом можно было, только очутившись с Кейт в постели. Пока же она оставалась одетой, от нее исходила аура мощной сексуальности, притягивавшая к ней толпы восхищенных мужчин. Сама Кейт не считала себя привлекательной. И поскольку ей представлялось, что тем мужчинам, которых она любит, она кажется непривлекательной, ее начало преследовать убеждение, что ни один по-настоящему стоящий мужчина никогда не сможет ее полюбить.
Такой вывод, однако, необходимо было проверить.
Тот классический тип мужчины, который готов появиться в жизни женщины лишь на одну ночь, заводит с ней отношения, только когда он полагает, что эта женщина сама и не стремится к большему. Классический же тип женщины, соглашающейся на формулу «переночевал и ушел», обычно с надеждой, но безуспешно занят поисками своего Прекрасного Принца и испытывает из-за этого чувство непреходящей вины. Многие женщины воображают, будто неразборчивость в связях приносит массу побед и удовольствия. Возможно, это и так, если им при этом попадаются мужчины из тех, кто любит откусить от каждого печенья в коробке. В отличие от мужчин, однако, женщины редко бывают неразборчивыми в связях, если с их любовной жизнью дома все обстоит благополучно. Неразборчивый в связях мужчина опасается, как бы ему чего не упустить. Неразборчивая же женщина обычно ищет кого-то или что-то и, как это ни грустно, обычно не находит.
Именно такой и была Кейт, являвшая собой классический случай потенциальной нимфомании. Так продолжалось вплоть до предновогоднего бала, который проходил в бальном зале Центра искусств в Челси. Здесь, среди кружащихся в воздухе надувных шаров и летящих лент серпантина, в толпе, где смешались настоящие и мнимые художники, Кейт встретила первого в своей жизни Человека Искусства. Звали его Тоби, ему было двадцать восемь лет, он был архитектором и занимался проектированием больниц, и он только что стал младшим партнером в той фирме, где работал. Тоби представил Кейт в возвышенных богемных кругах, в которых вращался, и его друзья показались ей приятной переменой после уже порядком приевшихся офицеров и занудливых биржевиков. Даже более того: люди из мира искусства произвели на нее немалое впечатление. Они казались уставшими от всего на свете, ругали все и вся, что не выделялось безукоризненностью линий и пропорций, а заодно и все то, до чего первыми додумались не они. Поднимая бокал с коктейлем, они, прежде чем сделать глоток, долго крутили его в руках, подозрительно вглядываясь в форму бокала. Есть они могли только с абсолютно белых, без всякого рисунка, фарфоровых тарелок.
– В ту ночь, когда я впервые легла с Тоби, – рассказывала Максине счастливая Кейт, уже успевшая до этого пересказать ей все наиболее интимные подробности, – выглядело все так. Вначале с матраса мандаринового цвета, который лежал прямо на полу, выкрашенном в черный цвет, он снял три большущие черные подушки и положил их на стул, сплетенный из черных кожаных ремней. – Сидя на полу перед камином, Кейт обвила колени руками и продолжала рассказывать голосом, в котором сквозили мечтательные нотки: – И никакой другой мебели в комнате не было. – Она положила голову на колени и заговорила снова: – Потом он пошел на кухню, встал на табуретку и достал из посудного шкафа на стене два шерстяных одеяла. Потом нагнулся и откуда-то из-под раковины вытащил две черные спальные подушки. А затем просто бросил все это кучей на матрас. – Она испустила долгий и страстный вздох. – После этого он снял с себя джинсы и улегся читать какой-то архитектурный журнал. У него ужасная лампа: знаешь, один из этих хромированных раздвигающихся светильников, которые торчат из стены так, будто подглядывают тебе через плечо. А потом он взглянул на меня снизу вверх и стал критиковать мои трусики.
– Потрясающе, – вежливо отреагировала Максина, а про себя подумала: «О господи, неужели очередной мерзавец?»
Кейт полностью попала под влияние Тоби. Он говорил ей, как одеваться, какой у нее должен быть внешний вид, что должна она думать и чувствовать, как себя вести. Когда он как-то отчитал ее в присутствии Максины за неряшливость, неуклюжесть и неповоротливость, Кейт не только совершенно серьезно восприняла его слова, но и, к удивлению Максины, пообещала ему, что постарается исправиться.
Кейт была в восхищении от самоуверенности Тоби и полностью разделяла его весьма высокое мнение о самом себе. По-прежнему готова стелиться, как половая тряпка, и еще быть при этом счастлива, что об нее вытирают ноги, подумала о Кейт Максина. Она, однако, не могла не признать, что, хотя Тоби и не очень красив внешне, он достаточно остроумен и с ним интересно; он был явно умен и страстно увлечен своей работой. Как-то раз, когда они сидели на светлом буковом полу и слушали изящную, сложную, как звуковое кружево, токкату для клавесина, Тоби попробовал объяснить суть своей работы Максине.
– Самое скверное при проектировании больниц то, что этот процесс может иногда довести до полного отчаяния, – говорил Тоби, смешивая кампари в стакане из простого стекла. – Работаешь не на одного клиента, а на целую их кучу. Это и врачи, которые не желают как следует вдумываться в те планы, которые им показываешь; и старшие медсестры, и местные отделы здравоохранения, а еще и министерство здравоохранения. – Он поднял стакан, заполненный красной жидкостью, и посмотрел его на свет. Какой все-таки удивительно красивый цвет! – Люди в местных отделах и министерстве старомодны и консервативны, головы у них забиты предрассудками, и они совершенно не желают даже прислушаться к новым идеям. Они мне говорят, что я должен «экономить». Но это означает, что мы с самого начала будем проектировать тесные и переполненные больницы.
– Все это так сложно, – вежливо ответила Максина.
«Наконец-то среди подруг Кейт объявилась хоть одна, обладающая здравым смыслом», – подумал Тоби.
Кейт слушала их разговор и млела от удовольствия. Ей нравилось слушать, как Тоби говорит о своей работе, нравилось приходить к нему в контору, в выкрашенную в белый цвет комнату, где стояли наклонные чертежные доски и повсюду валялись большие листы чертежей и планов. В отличие от врачей, она научилась их читать легко и быстро.
Но Кейт не осмеливалась разрешить Тоби переехать на Уолтон-стрит, опасаясь, что ее отец может лопнуть от ярости. «В таком случае, наверное, нам придется пожениться», – высказался Тоби практично и без всякой романтики, и глаза у Кейт опять заблестели.
Кейт Харрингтон. Миссис Тоби Харрингтон. Миссис Харрингтон.
На этот раз изысканно ограненного бриллианта ей не преподнесли. Кейт с трудом получила даже обручальное кольцо: Тоби считал обручальные кольца буржуазным пережитком и заурядным символом того, что человек, носящий такое кольцо, является собственностью другого человека. Наконец его с трудом удалось убедить, и он неохотно согласился купить подержанное золотое кольцо, по периметру которого были выбиты маленькие сердечки. По-видимому, предыдущая владелица кольца была женщиной чрезвычайно нервной: с одной стороны сердечки были почти стерты от того, что кольцо непрерывно вертели на пальце.
На свадьбу из Эссекса приехала мать Тоби. Вдова майора Хартли-Харрингтона была крупной и бесцеремонной женщиной с мускулистыми ногами и таким большим носом, что она наверняка постоянно видела перед собой его кончик. И, хотя она была одета в синее шелковое платье, легко чувствовалось, что она привыкла носить твид и что ум ее больше всего занят сейчас тем, не пропадут ли там дома собаки в ее отсутствие. Удивительно, но она почти все время молчала; во время скучнейшей церемонии официальной регистрации брака постоянно шмыгала носом и поправляла мех, съезжавший у нее вниз по плечам. Было совершенно очевидно, что она не испытывает никаких иллюзий на тот счет, будто обзаводится теперь дочерью.
