Джеймс Делингпоул - Едва замаскированная автобиография
Стоит великолепный весенний день, и в Оксфорде происходит все, что полагается. Звонят колокола, в небе парят шпили, проезжают студенты на велосипедах с корзинками впереди, жужжат пчелы, цветут дикие цветы, на лугу Крайст-Черч мычат коровы.
Мы не спеша движемся по широкой пятнистой дорожке, ведущей к реке («Чар-уэлл», — поправляю я произношение отца). Я снимаю пиджак своего твидового костюма, демонстрируя красные фетровые подтяжки на пуговках. Под действием тепла и свежего воздуха я чувствую большее расположение быть самим собой. Это не означает, что я перестаю говорить с томным и задавленным акцентом или заявляю: «Ладно, ребята. Признаюсь. Это все жуткое позерство». Но это означает, что я описываю свои приключения с некоторой долей оживления и веселья, а не с напускным безразличием.
— А когда мы натыкаемся друг на друга во дворе, то говорим «радвстречевыхорошовыглядите».
— Рад встрече, вы хорошо выглядите?
— Радвстречевыхорошовыглядите. Нужно произносить невнятно. Мы думаем организовать клуб под названием «Общество невнятной речи».
— Что это означает?
— Только то, что мы все говорим в одинаковой манере. Например, говоришь «совшенновостительно» вместо «совершенно восхитительно». В таком духе.
— Но зачем?
— Не знаю. Так принято в Крайст-Черче.
Мы идем по дороге вдоль реки к эллингу Крайст-Черча, и я объясняю тонкости искусства гребли. Плюмаж, подворот лопасти, рывок.
— Это нужно видеть. Когда я был в этом бардаке на Дальнем Востоке… — говорит мой отец.
— Как ты можешь быть таким вульгарным, Хью, — возмущается мачеха. — Правда, Джош?
Обычно я с удовольствием слушаю истории своего старика об этом «борделе на Дальнем Востоке», в которых он рассказывает о своей службе в армии. Мне интересно думать, что когда-то он жил в экзотических странах; еще больше мне нравится, что они всегда кончаются тем, что ему не удалось выйти сухим из воды. Это несколько умаляет мои собственные сексуальные неудачи.
Но сегодня я думаю только о том, как хорошо было бы, если бы отец не отпускал грубых шуток, когда я рассказываю ему нечто интересное и важное о гребле; и о том, как меня смущает, что он служил в Королевских ВВС, а не в Гвардейском полку; и о том, какую жуткую симпатию к своей мачехе я ощущаю в последние дни.
Я обмениваюсь с ней сочувствующим взглядом.
— Сов’шенно, — говорю я.
Всего один Каналетто
И вот однажды мои мечты осуществляются. Не в виде написанного от руки письма, извещающего меня о том, что отныне я граф, но почти столь же приятного и гораздо более реалистичного: мне сообщают, что я — из тех людей, которых приглашают на длинные выходные в огромные деревенские дома в гигантских поместьях, где слуги распаковывают ваши чемоданы, отпаривают брюки, гладят рубашки и вешают их в просторные чиппендейловские шкафы, а потом удар гонга возвещает, что нужно пойти наверх переодеться к обеду, надев обязательный черный галстук.
Ну, насчет слуг и черного галстука я не вполне уверен. Но остальное не вызывает у меня сомнений, потому что я видел картинки в «Тэтлер». Состояние у отца Молли Эзеридж огромное. Вероятно, больше, чем у любого из учащихся у нас в колледже, исключая, может быть, Готфрида фон Бисмарка, семейство которого владеет половиной Баварии. По слухам, когда Готфрид входит в ресторан, все уважительно встают.
Но зачем она меня пригласила? Мне не совсем это понятно, и потому я беспокоюсь.
Это не может быть вызвано тем, что я ей нравлюсь: она меня едва знает.
Это не может быть вызвано тем, что у нее недостаточно друзей, поскольку она знакома абсолютно со всеми.
Это не может быть вызвано тем, что она решила позвать товарища Руфуса и Эдварда, также приглашенных: она наверняка слышала, что «унылая троица» — уже больше не трио.
Это не может быть вызвано тем, что ей нужно как-то добраться туда и она слышала, что у меня есть эта ярко-красная спортивная машина, в которой могут удобно устроиться три пассажира и которая домчит ее вдвое быстрее, чем поезд.
Верно ли?
Эта машина, приобретенная благодаря долгосрочному кредиту, выданному компанией отца, представляет собой ярко-красный 2-литровый хачбек Opel Manta с широкими гоночными покрышками и максимальной скоростью больше 130 миль в час. Чтобы вы не слишком надо мной издевались, я хочу отметить следующее: а) во время краткого периода владения этим быстроходным авто мне удастся соблазнить ровно ноль привлекательных особ женского пола; б) надо признать, что количество непривлекательных особ также равно нулю; в) в течение года машина будет отобрана у меня и заменена потрепанным грязнокоричневым Ford Escort, потому что для машиностроительного бизнеса моего отца наступят тяжелые времена в связи с экономическим спадом и сверкающие красные Opel Manta для директорского сынка станут непозволительной роскошью.
Но пока радость владения им продолжается. Особенно этим счастливым солнечным утром в пятницу, когда мы отправляемся в Уэльс. Пусть остальные думают, что я из приказчиков, и терпят меня потому, что больше ни у кого нет машины. Но во время этого путешествия все козыри на руках у меня.
Я сам решаю:
1) с какой скоростью ехать;
2) когда остановиться, чтобы заправиться, пописать или что-нибудь заглотать;
3) какую музыку слушать (мою любимую ленту, на которой собраны куски из Jethro Tull — «Benefit», Supertramp — «Crime of the Century» и Genesis — «А Trick of the Tail»);
4) где остановиться, чтобы пообедать (у моей матери по причинам, которые я вскоре изложу), а что радует больше всего, так это;
5) должны ли Эдвард, Руфус и Молли погибнуть в ужасном дорожном происшествии (см. пункт 1).
Ввиду всего этого у меня хорошее настроение.
— Ну, — громко говорю я Молли, захватившей сиденье для пассажира, — много мы поубиваем фазанов, лисиц, оленей и прочей дичи?
— О, десятки, я думаю. Там завтра будет встреча охотников, если тебя интересуют такие вещи.
— Круто! — Я смотрю в зеркальце, проверяя, слушают ли Эдвард и Руфус. — Я всегда мечтал в течение одного дня засунуть в ягдташ — как это говорится? — лисицу, лосося и форель.
— Лосося, связку шотландских куропаток и самца-оленя, — устало поправляет Эдвард.
— Макнаб, — добавляет Руфус. — Они есть только в Шотландии, потому и «мак».
— Ну, я уверен, что есть какая-нибудь уэльская разновидность, — правда, Молли? Может быть, ап-наб.
Молли смеется — не уверен, искренне или, как Руфус и Эдвард, с издевкой.
— Ты раньше стрелял? — спрашивает Молли.
— Очень часто.
— С какого возраста? — глумится Руфус.
