Мария Акулова - Залечишь мои раны?
— С добрым утром, — Лёня же пугаться не спешил. Обернулся, когда их разделяло расстояние в несколько шагов, улыбнулся.
Сейчас его лицо показалось Снеже еще более худым, чуть бледным, больным… Неужели никто не замечает? Или она видит это только потому, что все знает?
— С добрым, — улыбнувшись, Снежана подошла ближе, остановилась рядом с мужчиной, присмотрелась к глади воды, улавливая мягкие покачивания поплавка на ее поверхности.
— Неужели ты любишь рыбалку? — пристроив удочку к ногам, Леонид наклонился к собранной сумке, достал из‑под нее еще один складной стул. Кажется, ее решение не было спонтанным не только для нее. Вряд ли он ждал кого‑то другого.
— Не поверите, но это, наверное, первая моя рыбалка.
— Ну тогда я обязан что‑нибудь поймать. Мы же не можем вернуться домой без твоего первого улова? — мужчина улыбнулся, вновь взял в руки удочку, сосредотачивая все свое внимание на поплавке.
Какое‑то время они сидели молча. Как начать — Снежа не знала, а Леонид явно никуда не спешил.
— Тебе ведь Марина все рассказала, да?
— Да, — девушка кивнула, опуская глаза.
— Это и к лучшему, наверное. Все равно рано или поздно узнала бы. А так… Для тебя это не станет когда‑то неожиданностью. В отличие от Марка.
— А почему… Почему вы скрываете от Марка? — Снежана вновь посмотрела на мужчину, отмечая то, насколько он выглядит спокойным. Будто речь идет о погоде.
— Я не хочу. Ему сейчас нужно думать не об этом. Скоро процесс. Он должен бороться за Котенка, а я… Что он сделает, Снежана? Будет винить себя в том, что так складывается моя жизнь? — Леонид усмехнулся. — Он во всем привык винить себя. Видимо, так наказывает за то, что когда‑то был слишком молод и глуп. Винит себя в том, что Кате досталась такая мать, ты ведь знаешь, кто Катина мать? — Снежана кивнула. — Винит в том, что мы с Мариной не завели ребенка. Думает, что мне хватило проблем с ним, потому я мучаю и себя, и Марину. Это глупости. У нее не может быть детей. Если бы Марк знал об этом, винил бы тоже себя. Уж не знаю, каким образом приплел бы, но точно нашел свою вину. А моя болезнь… Я не собираюсь умирать, Снежана. Просто не хочу волновать его раньше времени.
— Вы не боитесь, что…
— Что? — Лёня резко дернул удочку, подсекая. К сожалению, крючок был пуст. — Что умру? Или что умру, а он все равно будет винить себя? Первого — точно не боюсь. А второго… Очень. За него, за Марину. Даже не знаю, за кого больше. Наверное, за Марину. У него‑то есть ты.
Леонид улыбнулся, заглядывая девушке в глаза.
— Спасибо тебе.
— За что? Марк тоже постоянно благодарит, а я никак не могу понять, за что.
— За все, что сделала и еще сделаешь. За то, что позволяешь тебя любить, быть рядом, чувствовать, что он тебе нужен. За то, что когда‑то родишь моих внуков, кстати, назовите одного Леонидом, пожалуйста, мне будет приятно… Только не девочку. Это было бы слишком.
Мужчина усмехнулся.
Снежана хотела возразить, сказать, что он заглядывает слишком далеко, но передумала. Зачем? Зачем противоречить человеку, которому, возможно, предстоит пережить это лишь в своих мыслях. А ей… Ей ведь может когда‑то повезет воплотить его слова в реальность.
— Вы обязательно сами назовете внуков теми именами, которые посчитаете лучшими.
И не так важно, кто станет их матерью. Возможно, она. Возможно, кто‑то другой. Главное, чтоб эта дача, те качели, плед на плечах у Марины и его объятья, теплая улыбка и суровый окрик Ланселота не прекращались слишком быстро.
— Посмотрим, — новая подсечка, и удочка выгнулась, под весом пойманной рыбины. Снежана с затаенным дыханием следила за тем, как Леонид вытягивает на поверхность свой улов.
— Знаешь, за что он тебе больше всего благодарен? — сняв скользкую рыбу с крючка, Лёня снова бросил взгляд на девушку. Та мотнула головой. — За Катю. Когда у вас все будет хорошо, когда появятся свои дети, когда будет очень много забот и волнений, не забудьте о ней. Пообещай мне это и я буду спокоен.
— Обещаю.
— Спасибо, — мужчина кивнул, а потом снова сел на табурет, сосредотачивая внимание на воде. Больше они не говорили. Он сказал все, что хотел, а Снежана услышала даже больше, чем планировала. Поняла, что ему сейчас нельзя уходить. Слишком много жизней зависят от него. Слишком много людей не мыслят себя без него. А потому он не уйдет. Не сможет.
На дачу они вернулись с богатым уловом. А встретили их два укоризненно — взволнованных взгляда. Марина тут же отобрала у мужа ведерко с рыбой, а Марк стиснул в объятьях Снежу.
— Почему не сказала, что пойдешь к отцу? И телефон не взяла? — он не злился, просто волновался. Наверняка успел придумать себе кучу ужасов.
— Прости, не подумала.
— Не ругай ее, Марк, — на ее защиту неожиданно стал Леонид. — Она обеспечила нам сытный обед, лучше б спасибо сказал.
Самойлов старший улыбнулся, а младший прижал к себе Снежу еще больше, а потом…
— Спасибо…
Господи, сколько еще раз она услышит от него спасибо за то, за что должна бы благодарить сама? За то, что он такой есть у нее?
Глава 24
Домой они вернулись поздно вечером в воскресенье. Уставшие, измученные, искусанные комарами и сытые настолько, что о еде думать не смогли бы еще как минимум неделю.
Больше всех устала Катя. Всю дорогу домой молчала, кривилась, жаловалась на боль в голове, на то, что машину качает слишком сильно, просила включить печку. В июне.
— Иди‑ка ты ляг, Котенок, — пощупать лоб на предмет температуры, Марк додумался далеко не сразу, только после того, как они переступили порог квартиры.
Противиться Катя не стала, слишком плохо себя чувствовала. Еле плетясь, направилась в комнату, повалилась поверх покрывала прямо так, как была, в одежде, свернулась калачиком, обнимая живот.
— Черт, — настроение Марка резко упало. Бросив сумки в прихожей, он занялся поисками всех имеющихся в доме лекарств. Их оказалось не так‑то много.
— Что болит, Катя? — уже через пять минут, он сидел на полу у кровати дочери, убирая со лба мокрые от пота волосы, перебирая найденные упаковки, в поисках хоть чего‑то жаропонижающего или какого‑то сорбента.
— Живот… и тошнит, — проводить сейчас воспитательную беседу на тему того, что руки нужно было мыть чаще и не хватать все подряд, Марк не собирался. Какой смысл, если в данным момент ребенок откровенно страдает?
Отбросив кипу ненужных лекарств, он поднялся, подошел к застывшей в дверном проеме Снеже.
— Температура высокая, можно сбивать, но нечем. Даже угля нет. Я пойду в ночную аптеку, а ты побудешь с ней, хорошо? — он спрашивал так, будто она смогла бы отказать.
