Джоджо Мойес - Последнее письмо от твоего любимого
— Я говорил со Спекмен, — начал Дон, и Энтони внутренне напрягся, готовясь к худшему. — Тони, она ничего не знает. Никто из руководства не в курсе. Знаем только мы: я, Блонди и еще пара человек. Когда тебя положили в больницу, мне пришлось позвонить им и сказать, что я не приду в офис, но все они обещали держать рот на замке.
— Дон… даже не знаю, что и сказать…
— Да какая разница. В общем, слушай сюда, — прикуривая и выдыхая длинную струю дыма, заявил Дон и почти виновато взглянул на Энтони. — Она согласилась послать тебя обратно.
— В Конго?! — не поверил своим ушам Энтони.
— Лучше тебя кандидата не найти. Но мне надо знать… — Дон неловко замялся, стряхивая пепел в пепельницу.
— Все в порядке.
— Не перебивай. Мне надо знать, что ты будешь беречь себя. Я не могу все время волноваться за тебя.
— Никакого алкоголя. Никаких безрассудных поступков. Просто… мне нужна эта работа.
— Я так и знал, — отведя взгляд, произнес Дон, и Энтони понял, что босс ему не верит. — Энтони, если с тобой что-то случится, я буду чувствовать себя виновным.
— Я знаю…
В уме Дону не откажешь… но как разубедить его? Энтони сомневался, переживет ли очередные полчаса, чего уж там говорить о нескольких месяцах в сердце Африки.
— Сейчас футбол начнется, — избавил его от необходимости отвечать Дон, туша сигарету. — «Челси» против «Арсенала», посмотрим? — предложил он, с трудом вставая с кресла и включая телевизор с корпусом из красного дерева. — Кстати, есть и хорошие новости. Этой чертовой лихорадкой ты уже не заболеешь. Тяжело переболел — заработал иммунитет.
Энтони уставился невидящим взглядом на черно-белый экран и подумал: а как приобрести иммунитет на все остальное?
Они сидели в кабинете редактора иностранного отдела. Поль де Сент — высокий аристократ с зачесанными назад волосами, всем своим видом больше напоминавший поэта эпохи романтизма, — изучал лежащую на столе карту.
— Жарче всего в Стэнливиле. Как минимум восемьсот иностранцев взяты в заложники, многих держат в отеле «Виктория», и, наверное, еще около тысячи — где-то в окрестностях. Все дипломатические переговоры с треском провалились. Повстанцы постоянно дерутся между собой, поэтому ситуация меняется с каждым часом и получить четкое представление о том, что там происходит, практически невозможно. Там сплошная неразбериха, О’Хара. Месяцев шесть назад я сказал бы, что белым гарантируется полная неприкосновенность, вне зависимости от того, что происходит у местных. Боюсь, теперь они переключились на колонизаторов. Жуткие истории рассказывают — такое в газете не напечатаешь. Изнасилования — это так, цветочки…
— Как мне туда попасть?
— Это наша первая проблема. Я поговорил с Николсом, он считает, что лучше всего ехать через Родезию, или Замбию, как они теперь называют северную часть страны. Наш человек на месте пытается составить тебе маршрут, но множество дорог уничтожено, поэтому поездка займет не один день.
Пока Поль и Дон обсуждали логистику, Энтони прислушался к себе и с благодарностью отметил, что не просто не думает о ней уже полчаса, но еще и захвачен рассказами Поля. Он чувствовал предвкушение, под ложечкой слегка засосало. Да, пробраться через вражеские территории — задача непростая. Но страшно ему не было — терять нечего…
Энтони бегло просмотрел материалы, переданные ему заместителем Поля де Сента: политическая история страны, коммунисты помогают повстанцам, это приводит американцев в ярость, казнь американского миссионера Пола Карлсона. Прочитав краткий отчет о действиях повстанцев, О’Хара напрягся: ситуация очень напоминала 1960 год и беспорядки во время недолгого правления Лумумбы. Журналист словно увидел те давние события со стороны. Как будто мужчины, которого настолько поразили увиденные тогда в Конго ужасы, уже не существовало.
— Ладно, значит, мы бронируем билет в Кению на завтра. Наш человек из «Сабены»[33] сообщит, есть ли внутренние рейсы в Конго. Если нет, то ты выходишь из аэропорта Солсбери[34] и переходишь через границу с Родезией. Ясно?
— Мы знаем, кому из корреспондентов удалось добраться туда?
— Желающих, если честно, не много. Там проблемы с дорогами. Но в «Дейли мейл» сегодня опубликовали заметку Оливера, ходят слухи, что завтра большая статья появится в «Телеграф».
— Шерил, мы еще не закончили. — Дон раздраженно посмотрел на секретаршу, с тревожным видом заглянувшую в кабинет.
— Я прошу прощения, но пришел твой сын.
— Мой сын?! — после долгого молчания переспросил Энтони, наконец осознав, что она обращается к нему.
— Я отвела его в кабинет к Дону.
— Прошу прощения, я ненадолго, — совершенно не понимая, что происходит, извинился Энтони и пошел за Шерил.
При редких встречах с сыном Энтони всегда испытывал одно и то же странное ощущение: словно удар молнии, своего рода шок от того, как сильно Филлип изменился с их последней встречи, как будто взросление сына постоянно напоминало о том, что отца нет рядом.
За полгода он вырос на несколько дюймов и почти превратился в подростка. Филлип сильно сутулился, напоминая вопросительный знак. Он поднял голову, и Энтони поразился его бледности и красным глазам.
Энтони пытался понять, чем вызвано такое страдание на лице сына: «Неужели опять во всем виноват я? Неужели он узнал, что со мной произошло? И теперь считает меня спившимся неудачником?»
— Мама скоро умрет, — прошептал Филлип, отчаянно моргая и шмыгая носом.
Энтони подошел к сыну, и тот вдруг бросился к нему на шею, вцепился в рубашку, как будто ни за что на свете не собирался отпускать его. Энтони ласково гладил мальчика по голове, пока худенькое тело сотрясалось от рыданий.
Дождь с такой силой барабанил по крыше машины Дона, что думать было практически невозможно. Вернее, возможно, но сложно. Уже двадцать минут они стояли в пробке на Кенсингтон-хай-стрит. За всю поездку мужчины не произнесли ни слова. Дон нервно курил очередную сигарету.
— Авария, — сообщил Дон, глядя на вереницу красных стоп-сигналов. — Судя по всему, немаленькая. Надо позвонить в отдел новостей, — заметил он, но даже не попытался выйти из машины и дойти до телефонной будки.
Энтони промолчал. Дон стал крутить ручку радио, пока помехи окончательно не вывели его из себя. Он раздраженно посмотрел на едва дымящуюся сигарету и затянулся посильнее, чтобы она получше разгорелась.
— Де Сент считает, что завтра — наш последний шанс. Следующий рейс — только через четыре дня. — Он говорил так, словно обсуждал принятие какого-то решения. — Можешь ехать, а мы вытащим тебя оттуда, если ей станет хуже.
