Николь Фосселер - Звезды над Занзибаром
— Я желаю вам доброго вечера, дедушка.
Старик прислушался и обратил к ней лицо, изборожденное морщинами — он и правда был слеп, — протянул руку на голос. Эмили удивленно протянула ему свою. Он поднес ее ко рту, потом прижал к лицу. Она в смущении взглянула на детей. Те не знали, что делать: подавить ли им рвущийся наружу смех или броситься на помощь матери, чтобы защитить ее от назойливого старика.
— Она все-таки вернулась, — донесся до них скрипучий старческий голос. — Маленькая Салима бинт-Саид.
— Вы знаете меня? — Эмили была ошеломлена.
— Конечно, — подтвердил слепой коротким кивком. — Я часто баюкал вас на коленях, когда вы были совсем маленькой. Пока вы тут же не вскакивали и не убегали вприпрыжку. Сидеть спокойно вам никогда не удавалось дольше нескольких минут.
Эмили рассмеялась.
— Да, это истинная правда! Простите меня, я не помню вас.
Старик махнул рукой.
— В то время вы были очень маленькой. А я когда-то был музыкантом при дворе вашего отца. С тех пор я призываю людей Мтони на молитву. Крошка Салима, — добавил он с улыбкой, — она, как море, я всегда это говорил. Никогда не была той же, что вчера, и все такой же, дома — повсюду и нигде. Да хранит и защитит вас Аллах!
— Аллах да пребудет с вами, — поблагодарила его Эмили.
Дома — повсюду и нигде. Какие мудрые слова.
Когда они спускались к берегу, взгляд Эмили снова обратился к руинам, бывшим покоями ее отца. На нишу, где он обычно молился. Там лежал кусочек фриза. Эмили подняла его и, нежно проведя по нему кончиками пальцев, положила в сумочку, наклонилась, сорвала несколько травинок и листьев, а затем села в лодку вместе с детьми, и та доставила их назад в город.
Двумя днями позже из Берлина пришла телеграмма: Эмили Рюте предписывалось незамедлительно покинуть Занзибар. Никакие аргументы, ни просьбы и мольбы — ничто не помогло. Как подданная Германской империи она обязана была следовать распоряжению. Надо было упаковать вещи и сесть на пароход, плывущий в Германию.
Застыв, она стояла у поручней, не отрывая взгляда от берега, который стремительно от нее удалялся — слишком стремительно, становясь все меньше и меньше, пока совсем не скрылся за горизонтом.
Ква хери, Занзибар ! До свиданья! Я еще вернусь. Я должна вернуться.
Я просто должна это сделать.
Без родины
Бояться смерти — на свете не жить.
Занзибарская пословица64
Занзибар. 12 мая 1888 года
Роза подошла к матери, стоящей у поручней. Взгляд ее был прикован к залитому солнцем побережью, мимо которого они проплывали. Густые пальмовые леса и омываемые морем светлые песчаные берега; маленькие бухточки, где на песке сушились рыбачьи лодки или собирались бело-черные стаи птиц.
— На этот раз все будет хорошо, — осторожно сказала Роза.
Эмили промолчала. Ее рот искривился в полускептической, полугорькой насмешке. Линии, которые жизнь прочертила на ее лице и к которым незаметно добавлялись новые, стали глубже. Так же, как в черных ее волосах появилось еще больше седых. Ей исполнилось сорок три года, и она снова плыла на родину. Как ни тяжело ей дался ее слишком поспешный прошлый отъезд с Занзибара — по настоянию германского правительства — два с половиной года назад, она все же доверяла обещанию, данному ей тогда: правительство и впредь постарается ей помочь в получении ею наследства. Султан Баргаш передал ей через адмирала Кнорра небольшую сумму в пятьсот английских фунтов — карманные деньги , как часто с тех пор думала Эмили, — однако она отказалась принять их. Отделаться от нее она не позволит; не позволит Баргашу, чье богатство видно всему миру, и его у него более чем достаточно, добьется, чтобы он выплатил ей причитающееся наследство; к тому же ее глубоко задело, когда после своего возвращения в Германию она прочла в газетах, что вернулась она с Занзибара богатой женщиной.
Кайзер Вильгельм I позволил ей взять свои деньги из государственной казны, но этих средств даже при самой большой экономии хватило лишь на два года. Притом что в это время их финансовые дела обстояли не самым худшим образом. Книга, которую Эмили написала о своем детстве и юности, хорошо продавалась. «Мемуары арабской принцессы» — так назвала она книгу, получившуюся из заметок, которые она писала в Рудольштадте, и из записей, сделанных при возвращении с Занзибара. Эту книгу даже перевели на английский и на французский. Ее описание жизни в далекой экзотической стране и приключений и переживаний в поездке на Занзибар — книга попросту отразила дух времени, определяемый колониальной лихорадкой.
Роза, как Тони и Саид, очень гордилась своей знаменитой матерью, но считала, что Эмили, как казалось, очень мало радуется успеху. Но сейчас, когда Розе исполнилось восемнадцать, она понимала, что матерью движет неукротимый страх — как завтра ей оплатить квартиру, одежду, еду… Даже тогда, когда у нее на какой-то срок было достаточно средств, ее терзали заботы о завтрашнем дне.
И еще Роза, которая с годами все больше походила на мать, в глубине души считала, что она много знает о матери и многое теперь в ней поняла. И потому сейчас она мягко спросила:
— Ведь речь не только о наследстве, правда?
Не отводя взгляда от берега, Эмили покачала головой.
— Нет. Я хочу снова найти себя. Я хочу знать, где мое место.
«Рядом с нами», — готово было слететь с языка Розы. Но недавно она узнала, что потеря родины оставляет в душе человека пустоту, которую не могут заполнить и собственные дети.
Казалось, Эмили примирилась с обстоятельствами и зажила в Берлине своей прежней жизнью, не обращая внимания на здоровье. Пока весной не получила известия о смерти Баргаша. От элефантиаза, как писали. Некоторые говорили, что от чахотки; умер он сразу после возвращения из Омана, почти так же, как когда-то его отец; и так уж распорядилась судьба, что Баргаш умер в том же месяце, что и германский кайзер Вильгельм I.
У Занзибара теперь был новый султан: племянник Эмили Халифа, которого под давлением семьи Баргаш хотя и выпустил из темницы, но сослал на отдаленную плантацию, где тот находился под арестом. И в Германии тоже сел на трон новый кайзер. А на Занзибар приехали новые консулы, как британский, так и германский. Для Эмили Рюте карты легли по-новому.
Роза видела, что у матери тяжело на душе, несмотря на то, что в глазах ее снова вспыхнуло радостное предчувствие. Ведь на этот раз они ехали не только не под защитой Имперского флота, но и без одобрения и даже вопреки совету германского правительства. Без Саида, которому предстояло окончание учебы в Кадетском корпусе и вступление в армию, и потому он не получил разрешения от высокого начальства сопровождать свою мать. И без Тони, которая предпочла остаться у бабушки, после смерти Германна вот уже восемь лет живущей у одного из их сыновей. И Иоганна так редко видела внуков. Все родственники Генриха лишь разводили руками: они находили поведение вдовы Генриха весьма странным, но ни разу не обмолвились об этом ни одним худым словом. Так же, как и Эмили, никогда не говорившая о них плохо.
