Елена Квашнина - Четыре Ступени (СИ)
- Всё, - простонала Светлана, когда Люля, утомившись обалдевать, отправила Игнатову домой, к душу и спринцовке, к литературе о контрацепции. - Всё, больше не могу. Надо уходить из школы.
- Да ты что?! С ума сошла?! - возмутилась подруга. - А кто с детьми работать будет? Валька Иванова? Галина Ивановна? Как раз такие, как они, загоняют наших детей в подвалы, на рынки, к метро.
- Люля! Это же не работа, а каторга какая-то. Наркоманы, проститутки малолетние, бандюки подрастающие.
- Нет, именно работа. Наша с тобой работа. “Язык” преподавать каждая вторая дура сможет. А воспитать - это единицам дано. И эти единицы не имеют права дезертировать.
- Воспитаешь их, как же. И не дезертирую я вовсе. Просто я - каждая вторая дура, то есть ноль полный, а не единица педагогическая. Над тобой все смеются. Ты хочешь, чтоб и надо мной смеялись? Я не хочу.
- Кто смеётся? Кто смеётся-то, посмотри! Козлы смеются и сволочи.
- Да все, все смеются. И не сплошь они козлы.
Люля, не дослушав, махнула рукой, пошла к двери. Ну, вот, с Люлей поссорилась. Прямо полоса невезения. Широ-о-окая полоса.
Мама выглянула из дверей кухни узнать, что случилось. Светлана предпочла не слышать её вопросов. Для мамы с папой она всегда была хороша и права, какие бы решения ни принимала. Может, поэтому и дожила до тридцати лет, не имея своей позиции, которую необходимо защищать, не умея самостоятельно думать. Ни мозгами, ни душой не трудилась. А теперь так тяжело учиться. Нервная система не выдерживает. Лучше сбежать. Легче и проще. Спрятаться от проблем. Жить, как большинство, ни о ком, кроме себя, замечательной, не думая. Мир не переделаешь. И один в поле не воин.
Успокоив свою совесть таким образом, Светлана отправилась готовиться к урокам, не подозревая о простой истине. Если мозги начали со скрежетом поворачиваться, а душа, преодолевая инерцию, работать, то эти процессы остановить трудно, порой и вовсе невозможно.
Через день жизнь преподнесла очередной сюрприз. Светлана повела Люлю к Ольге Александровне. Встретили их на удивление радостно.
- Светлана Аркадьевна, - восклицала Ольга Александровна. - Я вам так благодарна за Витю. Павлик прямо ожил. Совсем другим стал. Весь светится.
- Но ведь Рябцев… - замялась Светлана.
- Что? Грубоват? Плохо воспитан? - засмеялась Ольга Александровна. - Это ничего. Это мы исправим. Со временем, постепенно. Не сразу. Главное, у него душа добрая. И знаете? Он очень умный мальчик.
- Заметили? - засмеялась в ответ и Светлана. - Хорошо, что наши мнения совпадают. Я вот ещё одного хорошего человека к вам привела. Для Павлика.
Люля вышла вперёд и протянула коробку с пирожными.
Сначала с Павликом занималась Светлана, потом к делу приступила Люля. Светлане очень хотелось посмотреть, как Люля будет проводить занятие, но Ольга Александровна увела её на кухню и там долго мурыжила. Ей, видите ли, неловко, она не может оплачивать дополнительные уроки и занятий со Светланой вполне достаточно. Два преподавателя - это роскошь, которую не могут себе позволить и более обеспеченные люди. И Светлане пришлось так же долго объяснять, что так захотела сама Людмила Семёновна, заодно рассказывать о Людмиле Семёновне необходимое.
После занятий уйти сразу не удалось. Ольга Александровна усадила их на кухне пить чай. Поставила на стол принесённые ими пирожные и очень необычное варенье. Кисло-сладкое и редкостно приятное, кизиловое. Светлана и Люля поначалу сопротивлялись. Домой пора, уже поздно, завтра рабочий день. У Ольги Александровны, само собой, дел невпроворот. Однако, хозяйка проявила железную волю, не дала уйти. Они, уже никуда не торопясь, с удовольствием пили попеременно то чай, то кофе.
Кухонька маленькая, неудобная. Как у Дрона. Но так чисто, так светло, так уютно было на этой кухоньке. И темы для разговоров находились преинтереснейшие. Ольга Александровна проявила себя знатоком литературы, музыки, искусства. Сетовала, что сильно отстала от жизни в этих областях. Люля оживилась. И в конец распоясалась. Сперва делилась последними тенденциями в культуре, потом начала расспрашивать о сыне, муже, о жизненных обстоятельствах. Светлану всегда поражала способность Панкратовой бестактно интересоваться личной жизнью других людей, при этом никогда не встречать отпора и сопротивления. Эльза Ивановна, химичка, с неприязнью говорила: “Без мыла в задницу влезет”. Грубо, конечно, чересчур. По-другому Эльза не умела. Она мыслила подобными категориями, грубо отзывалась о многих, о Люле особенно. Грубо, но верно. Даже Галина Ивановна соглашалась. Светлана не могла для себя решить: плохо это или хорошо, вот так располагать к себе людей, бестактно выспрашивать подноготную. Она бы не решилась никогда. Не посмела бы. Но ведь люди сами позволяли Панкратовой, сами раскрывались навстречу. Может, не праздное любопытство чувствовали, а живой, искренний интерес?
Не сказать, чтобы Ольга Александровна так уж раскрылась Люле, но чуть-чуть о себе всё-таки рассказала. Понемногу: где училась, кем были родители, про болезнь сына, про последнюю удачную операцию у мужа. Муж этот до ухода гостей объявиться не соизволил. Находился где-то на трёхнедельном курсе реабилитации в стационаре. Люлино любопытство до последнего предела удовлетворено не было. Светлана втайне радовалась сему стечению обстоятельств. Она всегда испытывала неловкость в обществе незнакомых людей, особенно мужчин. Вот с Ольгой Александровной хорошо, легко и свободно. Уходить из гостеприимной кухоньки не хотелось. А надо, надо.
На улице изрядно посвежело. Дул злой, холодный и одновременно сырой ветер. Холодно и промозгло. Тем не менее, Светлана пошла провожать Люлю до автобусной остановки. В душе всё ещё сохранялось тепло, полученное на кухне у Ольги Александровны. Вспоминался Павлик. Десять минут назад он стоял в крохотной узкой прихожей, худенький десятилетний мальчик, тихий из-за болезни, совершенно не похожий на мать. Сиял синими глазами, негромко просил приходить каждый день. Мальчик был смышлёный. С подачи Витьки Рябцева стал мечтать о компьютере. И сейчас в голове у Светланы разворачивались планы, один фантастичней другого, по добыче для Павлика какого-нибудь старенького компьютера. Надо Дрона потрясти. Непременно. Дрон не откажет. Самому ему пока немного сложновато суетиться со старым железом. Но, может, Лёху Скворцова загрузить, под неусыпным контролем Дрона?
Люля разработке наполеоновских планов не мешала. Шла, кутаясь в воротник старенького, хотя ещё относительно приличного суконного пальтишка. Хмурилась, молчала. Напряжённо о чём-то думала. Светлане пришла в голову идея непременно подарить Люле на день рождения хороший, тёплый, красивый шарф к её пальто. Шерстяной, длинный и широкий. Интересно, когда у Люли день рождения? И удивилась сама себе. Когда это раньше её мысли занимало столько посторонних людей? Нет, не посторонних. Разве посторонняя Люля? Или Павлик? Или Дрон? Или Витька Рябцев с Рушанной? А Ольга Александровна? А Скворцов со своей Юлей? Но когда и как они успели стать своими? И сколько этих своих теперь у Светланы? Она начала подсчитывать “своих”, запуталась в родителях Дрона, соскользнула к Надюше Игнатовой, но тут Люля открыла рот:
