Дебора Смит - Голубая ива
Марии не удалось уйти незамеченной.
— Извините, — чуть не задохнувшись, прошелестела она. — Я не знала, что помешаю…
— Ничего, ничего, — заверил ее мистер Коулбрук, правда, немного посуровел.
Миссис Портер выглядела такой же испуганной, как и Мария. Служанка поспешила прочь из пальмовой комнаты.
Теперь, открыв дверь, она копалась среди свежих лилий — лилий всех видов, экзотических, обычных, заполнивших морозильник и разбросанных по всем столам. Мистер Коулбрук сказал, что хочет видеть эти цветы в своих комнатах ежедневно. Она отодвинула в сторону уже отстоявшие и наконец добралась до телефона.
Это отвратительно — шпионить за мистером Коулбруком, который был так добр к ней и к ее маленькой дочке, но брат его, Джеймс Коулбрук, оказался сущим дьяволом. Он навел справки о кузенах, живших с ней и ее мужем в Виктории, узнал, что они в розыске, и пригрозил лишить их зеленых карточек [39], если она не поможет ему.
Она боролась со своим малодушием, решив признаться, но потом все же позвонила ему, дьяволу, и рассказала все, что видела.
Глава 29
Джеймс выплеснул содержимое бокала в камин. От бренди там колыхнулось голубое пламя.
— Возможно, вам придутся не по нраву мои методы, но никак не результаты, — мрачно сказал он. — Да, кое-кто из поместья сообщает мне обо всем. Да, это последнее дело — так обращаться с Артемасом, но теперь вы понимаете почему.
Элизабет и Майкл, нахмурившись, напряженно следили за выражением его лица. Касс развалилась на диване и, бросив косой, испытующий взгляд, обхватила руками выпуклый живот.
— Теперь понятно, почему Элис ушла от тебя, — произнесла она. — Ты — подлец.
Джеймс оцепенел. Тамберлайн быстро встал со стула, взял у Джеймса стакан и поставил его в бар.
— Полагаю, тебе не стоит больше ни поглощать, ни подливать в огонь, — бросил он Джеймсу. — И каковы бы ни были твои мотивы, нет оправдания твоему шпионству за братом.
Джеймс оперся на камин, такой же печальный и элегантный, как эта комната в его большом, пустом доме с обманчивой тишиной.
«Прямо как раненая пантера», — подумал Тамберлайн. Ослепленный отчаянием, Джеймс произнес:
— Неужели я единственный человек, который не может оставаться равнодушным в этой ситуации?
— Думаю, так оно и есть, — откликнулся Майкл.
Он шагнул вперед. Касс с гордостью и удивлением проводила его взглядом. Какая-то особенная смелость исходила от добродушного, созерцательного Майкла в течение последних месяцев, словно он наконец постиг причину смерти своей жены. Он всегда старался сохранить мир, но как-то отвлеченно, будто святой. Теперь он, по-видимому, был готов и желал бороться с каждым, кто встанет у него на пути.
— Если Артемас любит Лили и просит принять этот факт, то я пойду ему навстречу с распростертыми объятиями.
Джеймс раздраженно произнес:
— И вы смиритесь с тем, что она всегда обвиняла Джулию?
— Она говорила только то, в чем была уверена! — воскликнула Элизабет, печально глядя на Джеймса. — Она могла бы, со своей стороны, возненавидеть нас за то, что мы защищаем Джулию, но этого никогда не было.
Джеймс перевел мрачный взгляд с Майкла и Элизабет на Касс. Та, поглаживая свой живот, неодобрительно косилась на него. Несмотря на то что Джеймс извинился за свое безобразное поведение по отношению к Джону Ли, Касс с тех пор очень к нему переменилась.
— Ты должен признать, что она относилась к нам гораздо добрее, чем мы к ней, — заявила Касс. — Это довольно странный способ возмездия. Желание Лили помириться с нами в действительности никогда не находило отклика, поскольку ты считал невозможной ее любовь к Артемасу.
— А вы никогда не задумывались, что между ними было нечто большее, чем просто дружба, еще до того, как не стало Ричарда? — отозвался Джеймс.
Касс нахмурилась. Элизабет осуждающе покачала головой, а Майкл окинул старшего брата взглядом, полным отвращения.
— Страшно поверить, что ты дошел до таких грязных обвинений Артемаса и Лили.
Джеймс вздрогнул, но выдержал свирепый взгляд Майкла:
— Я всегда считал малоправдоподобной историю об их странной детской дружбе.
— Довольно! — зло оборвал его Тамберлайн.
Все разом повернулись на гневный голос менеджера.
— Довольно! Я не могу больше выносить ваши мерзкие подозрения.
Касс подалась вперед, изумленно распахнув глаза:
— Ты знаешь о них гораздо больше, чем говорил нам?
Тамберлайн выдержал паузу, окидывая мысленным взором прошлое, подбирая нужные слова и отправную точку. Наконец, усталый и встревоженный, он опустился на стул у камина и начал:
— Ей было около восемнадцати, а Артемасу только двадцать шесть, когда она приехала к нему в Нью-Йорк…
* * *На диване лежала сверкающая рождественская гирлянда. Хопвел достал из картонной коробки последнюю, воткнул вилку в удлинитель и, когда она загорелась, что-то довольно проворчал. Он не использовал их уже несколько лет и сомневался в их работоспособности, но все опасения оказались напрасными.
Ей-богу, он провел гирлянды по всему дому, установил дерево и повесил маленьких криолиновых ангелочков Дусии на камин, а каждую дверь украсил белой омелой. Нельзя сказать, что ни ему, ни Маленькой Сис не хотелось романтической обстановки. Эта женщина иногда совершенно его изматывала.
Посмеиваясь, он гордо обошел вокруг чистого и уютного теперь дома. Они частенько проводили время с глупыми палочками ладана, лежа в спальне на взбитых подушках.
При мысли о Джо, который должен был через два месяца выйти из тюрьмы, дрожь пробежала по телу Хопвела. Он знал, что надо сделать. Он, конечно, поможет сыну, но не за счет Лили. Пока она держалась в стороне от Коул-брука, Хопвел не смел просить ее оставить старую ферму.
На дороге зашелестел гравий, скрипнули тормоза. Хопвел заторопился к двери, ожидая Маленькую Сис. Вместо этого он увидел старый ржавый фургон с изоляционной лентой на ветровом стекле со стороны пассажира. Атлетического сложения водитель, небритый, с грязными волосами, щелчком выбросил в окно сигарету. Хлопнула дверца, кто-то вышел из машины, но фургон мешал Хопвелу разглядеть человека.
— Спасибо, что подбросил, мужик, — раздался вдруг очень знакомый голос.
Фургон тут же рванул с места.
Перед Хопвелом, ухмыляясь, предстал Джо с парусиновой сумкой на плече, в грубых брюках, плотной ветровке, подчеркивающей его крепкое худощавое тело.
— Привет, старик, — бросил он. — Черт, похоже, ты не очень-то рад.
— Как… как ты вышел?
— Они отпустили меня раньше срока, не хватало места для никудышных и негров. Не бойся… я не обманываю. У меня с собой бумаги об условном освобождении.
