Кэти Келли - Если женщина хочет...
Хоуп снова закусила губу. Такой стресс мог повредить младенцу.
– Это не поможет, – пытаясь сохранить спокойствие, ответила она. – Наверно, мне следует обратиться к своему адвокату, чтобы тот подготовил договор о твоих встречах с детьми.
Мэтт был ошеломлен.
– У тебя есть адвокат?
– Если ты не можешь разговаривать со мной по-человечески, то он мне понадобится! – выпалила Хоуп. – Позвонишь, когда закажешь номер! – Она бросила трубку и заплакала.
– Я не поговорила с папой! – заныла Милли. – Ты плачешь из-за него?
– Нет, – сквозь слезы ответила Хоуп. – Ваш папа – самый лучший папа на свете. Он никогда не обидит маму.
Тоби тоже разревелся. Дети прижались к матери, все трое залились слезами.
– Хочу папу! – плакала Милли.
– Хочу пи-пи! – плакал Тоби.
– Хочу, чтобы все стало по-прежнему! – плакала Хоуп. Когда Мэтт позвонил в следующий раз, он был любезен так, словно впервые говорил с новым клиентом.
– Как поживаешь? – церемонно спросил он.
– Прекрасно, – пришлось ответить Хоуп, которая чувствовала себя героиней одного из романов Джейн Остин, присутствующей на балу в дворянском собрании.
Они договорились о том, что Хоуп привезет детей в одиннадцать. Мэтт должен был остановиться в отеле «Европа» на противоположной стороне Килларни – уютной семейной гостинице с огромным внутренним бассейном и конюшней, где держали чудесных золотистых пони для развлечения детей.
– Надеюсь, ты привезешь одежду на все случаи жизни? – спросил он, на мгновение став прежним Мэттом, который никогда не отличал старого комбинезона для игр от выходных брюк, не предназначенных для копания в грязи.
– Конечно, – покорно сказала Хоуп. Мэтт не был виноват в случившемся. Ну, разве что чуть-чуть.
В субботу дети сходили с ума от возбуждения. Всю дорогу до отеля «Европа» Милли твердила: – «Папа! Папа! Папа!» Напряжение, владевшее Хоуп, усиливалось с каждой секундой. Появилась возможность все наладить. Может быть, и Мэтт чувствует то же самое. Может быть, Мэтт ждет, что Хоуп попросит прощения и он сможет вернуться домой, чтобы зажить по-прежнему?..
Сидя в машине, Хоуп мысленно репетировала свою речь.
– Мэтт, прости меня. Ничего не было. Я сама во всем виновата. Я не должна была соглашаться на его предложение подвезти меня до дома. Я прекрасно понимаю, почему ты мне не поверил…
Однако именно в этом и заключалась трудность: она знала, почему Мэтт вышел из себя, но не могла смириться с тем, что их любовь оказалась слишком хрупкой. Будь по-иному, Мэтт не поверил бы так легко в ее измену. Но старые привычки взяли свое: он даже не дал ей возможности оправдаться. Нет, она больше не поползет к нему на коленях, умоляя о прощении. Это время прошло. Если они снова будут вместе, то лишь потому, что оба захотят этого и оба скажут, что жалеют о случившемся. Правила игры следовало изменить.
Мэтт ждал их у отеля. Он стоял, поставив длинную ногу на жердь ограждения паддока для пони. На нем были джинсы и белая майка, отчего его волосы казались темнее обычного. При виде его у Хоуп замерло сердце.
– Папа! – хором завопили дети, и Хоуп заставила себя улыбнуться.
Она остановила машину и вышла, продолжая застенчиво улыбаться. Но Мэтт даже не посмотрел на нее. Он рывком открыл дверь, наклонился и обнял детей. Начались возня, писк и довольное хихиканье. Хоуп пришлось отойти в сторону. Когда детей и багаж извлекли наружу, она немного подождала, отчаянно желая, чтобы Мэтт сделал первый шаг. Ей было бы достаточно слов: «Пойдем, выпьем кофе», и все встало бы на свои места. Она обняла бы его и сказала: «Да!»
– Во сколько тебя ждать завтра?
Прошло какое-то время, прежде чем Хоуп очнулась от грез об их радостном воссоединении и вернулась к суровой действительности.
– В пять? – прошептала она. Мэтт кивнул и вежливо сказал:
– Тогда до завтра. – Потом он посадил Тоби на плечи, подхватил сумку, взял Милли за руку и пошел к отелю.
Опустошенная и раздавленная, Хоуп села в машину и поехала домой. До сегодняшнего дни у нее еще была надежда. Теперь ее не осталось. Разве можно было сказать Мэтту о ребенке? В лучшем случае он подумал бы, что это ловушка. В худшем – что это ребенок Кристи.
27
Николь оставила чемодан в прихожей и прошла в гостиную, ожидая увидеть там хаос. Обычно убирать старые газеты и журналы приходилось ей самой. Но в комнате царил образцовый порядок: ни кружек на кофейном столике, ни номеров «Хелло» и «О'кей», разбросанных на диване. Странно… На кухне было то же самое. Нигде ни пятнышка, в раковине не валялось даже чайной ложки, а в воздухе стоял лимонный аромат средства для мытья фаянса.
«Бабушка, – решила Николь. – Бабушка все выскребла и вымыла». Наверно, это было результатом ее очередной перепалки с Сандрой из-за опрятности. Обычно после реплики Рини: «Сандра, ты как была неряхой, так ею и осталась» – начиналась ссора, после которой наводить порядок приходилось Николь. Но, видимо, на этот раз все сделала бабка.
Она поднялась наверх и начала распаковывать чемодан. Первым на свет появился ее любимый старый Тигра, которого она брала с собой в турне. Днем Тигра сидел на гостиничной кровати, а по ночам утешал хозяйку. В ту ночь, когда Николь и Дариус обнимались, целовались и разговаривали, Тигра неодобрительно смотрел на них с туалетного столика.
– Тигра шокирован, – сказал Дариус на следующее утро и повернул игрушку мордой в угол перед тем, как поцеловать Николь на прощание.
– Ему не с чего быть шокированным, – улыбнулась Николь. – Ничего не было.
Но она хотела, чтобы было! Только в подходящее время и в подходящем месте. После той ночи с Дариусом она не могла думать ни о чем другом и постоянно представляла себе свою новую квартиру. Дариус сможет туда приходить, но квартира будет принадлежать только ей. Эта мысль была чрезвычайно притягательной. Николь каждую ночь видела во сне, что она вместе с Памми и матерью ходит по магазинам в поисках стеганых одеял и абажуров, подбирает то и это и смеется над дурацкой занавеской для душа, разрисованной золотыми рыбками… Потом Николь открывала глаза и возвращалась к реальности, понимая, что не сможет оставить родных. Впервые в жизни у нее появилась материальная возможность жить отдельно, но чувство ответственности не позволяло сделать это.
Хлопнула входная дверь, и Николь поспешно сбежала вниз. Она не могла дождаться, когда увидит маму и свою дорогую Памми.
– Николь! – закричала Памми, маленькая белокурая принцесса в розовых джинсах и коротенькой курточке.
– Ох, моя радость, как я по тебе соскучилась! – сказала Николь, прижимая к себе маленькое тельце и пытаясь справиться со слезами.