Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны
Нора бросила в стаканы кубики льда и налила воды, а Каролина села за кухонный столик. Прямо над ее плечом, на доске, висела последняя записка Дэвида. Я починил краны в ванной. С днем рождения. Нора подумала о фотографиях в гараже, обо всем, что еще нужно успеть. Ей рассиживаться некогда.
– У вас тут синешейки, – заметила Каролина, кивнув на разросшийся, одичавший сад.
– Да. Я их много лет приманивала. Надеюсь, те, кто будет здесь жить, не перестанут их кормить.
– Странно, должно быть, переезжать из дома, где прожил столько лет.
– Все меняется. – Нора положила на стол две подставки, опустила на них стаканы и села. – Но вряд ли вы пришли говорить об этом.
– Это верно.
Каролина отпила воды, а затем прижала ладони к столу – чтобы не дрожали руки. Но, когда гостья заговорила, ее голос звучал спокойно.
– Нора… я могу называть вас Нора? Так я всегда о вас думала, все эти годы.
Нора кивнула, по-прежнему ничего не понимая и все больше пугаясь. Когда она сама в последний раз думала о Каролине Джил? Давным-давно, и только в связи с рождением Пола.
– Нора, – Каролина словно прочитала ее мысли, – что вы помните о своих родах?
– А почему вы спрашиваете? – в свою очередь поинтересовалась Нора, невольно отклоняясь назад, словно спасаясь от пристального взгляда Каролины, от подводного омута, в который ее затягивало, от своего страха перед тем, что ей предстоит услышать. – Зачем вы приехали и что это за расспросы?
Каролина ответила не фазу. Веселые голоса синешеек солнечными зайчиками плясали по кухне.
– Простите, – сказала Каролина. – Просто я не знаю, как начать. Но… легкого пути все равно нет, поэтому лучше уж сразу. Нора, когда родились ваши близнецы, Феба и Пол, случилась одна вещь.
– Да, – резко отозвалась Нора, вспоминая тоску, преследовавшую ее после родов, – тоску и радость, сплетенные воедино, и длинную трудную дорогу к сегодняшнему спокойствию.
– Моя дочь умерла, – горько бросила она. – Вот что случилось.
– Феба не умерла, – ровным голосом произнесла Каролина, глядя прямо на Нору, и та сразу перенеслась в то давнее мгновение, когда только за этот взгляд и можно было держаться в мире, полном боли. – Феба родилась с синдромом Дауна. Дэвид не сомневался в самом печальном прогнозе и попросил меня отвезти ее в луисвилльский интернат, куда обычно помещали таких детей. В 1964-м это было в порядке вещей. Большинство врачей посоветовали бы то же самое. Но я не смогла ее там оставить, забрала, увезла в Питтсбург и воспитала. Нора, – мягко закончила она, – Феба жива. У нее все очень хорошо.
Нора окаменела. Птицы в саду разливались трелями. Ей почему-то вспомнилось, как однажды в Испании она наступила на незакрепленную решетку канализационного стока. Шла себе беззаботно по солнечной улице, а потом р-р-раз! – и очутилась по пояс в канализации. Растянула лодыжку, в кровь расцарапала икры. «Все нормально, все нормально», – твердила она людям, которые помогли ей выбраться и отвели к врачу. Бодро, как ни в чем не бывало, глядя на кровь, сочащуюся из порезов: все нормально. И только потом, одна, в своей комнате, закрыв глаза и вновь пережив стремительное падение и свою беспомощность, заплакала. Сейчас она чувствовала то же самое. Задрожав всем телом, Нора ухватилась за край стола.
– Что? – прошептала она. – Что вы сказали?
Каролина повторила: Феба не умерла и все эти годы жила в другом месте. Росла в другом городе. У нее все хорошо, без конца повторяла Каролина. Все хорошо, о ней заботятся, ее любят. Феба, ее дочь, сестра-близнец Пола. Родилась с синдромом Дауна, и ее увезли.
– Дэвид ее отдал.
– Вы сумасшедшая? – прошептала Нора, уже понимая, зная, чувствуя, что это правда: столько непонятного в ее жизни вдруг встало на место.
Каролина достала из сумочки и выложила на полированную столешницу два поляроидных снимка. Подтолкнула их к Норе. Та не смогла взять их в руки – ее колотила крупная дрожь, – поэтому приблизила лицо к фотографиям. На первой маленькая пухлая девочка в белом платье улыбалась, жмуря от удовольствия миндалевидные глаза. На второй та же девочка, но уже намного старше, готовилась забросить в корзину баскетбольный мяч; камера поймала ее в прыжке. На одном снимке она немного напоминала Пола, на другом – Нору, но в основном она была просто собой: Фебой. Не снимком из очередной стопки в папках Дэвида, но собой. Живой девочкой, существующей в нашем мире.
– Почему? – с мукой в голосе простонала Нора. – Зачем он так поступил? А вы?
Каролина покачала головой и опять посмотрела в сад.
Долгие годы я верила, что ни в чем не виновата, – проговорила она. – Что я поступила правильно. Дэвид не видел интерната, куда собирался отдать вашу дочь, не представлял, что это за кошмарное место. А я там побывала, пришла в ужас – и увезла Фебу к себе. Вырастила ее. Я немало сил отдала, чтобы она получила образование и медицинскую помощь, а в конце концов достойную жизнь. Если честно, я даже считала себя героиней. Но где-то глубоко я всегда знала, что делаю это не только по доброте души. Я хотела ребенка, а у меня его не было. А еще я была влюблена в Дэвида, по крайней мере, так думала. Безответно, – поспешно добавила она. – Насочиняла себе всякой ерунды. Дэвид меня даже не замечал. Но когда я увидела объявление о службе по Фебе, то поняла, что должна забрать малышку и уехать.
Нора, в бешеном водовороте чувств, мысленно перенеслась в те далекие, туманные дни, полные горя и радости. Пол у нее на руках; Бри, протягивающая телефонную трубку: ее душа должна успокоиться. Она организовала поминальную службу, не посоветовавшись с Дэвидом, и с каждым новым звонком буквально возвращалась к жизни, но, когда Дэвид пришел домой, переломить его сопротивление оказалось очень непросто.
Каково ему было тогда? И потом, во время церемонии?
И все же он допустил это.
– Но почему же он не сказал мне? – шепотом спросила она. – За столько лет.
Каролина покачала головой.
– Я не могу говорить за Дэвида. Он всегда был для меня загадкой. Я знаю, что он любил вас, и верю, что, каким бы чудовищным ни казался его поступок, изначально он хотел только хорошего. Он как-то рассказал мне о своей сестре. Она умерла еще девочкой от порока сердца, и мать так и не оправилась от горя. Судя по всему, он просто пытался защитить вас.
– Феба – мой ребенок! – с болью произнесла Нора. Слова рвались из самых глубин ее существа, из старой, с трудом затянувшейся раны. – Плоть от моей плоти. Защитить меня? Ложью о ее смерти?!
Каролина промолчала. Нора думала о Дэвиде, который нес в себе эту страшную тайну – во всех своих фотографиях, каждую секунду их совместной жизни. А она не знала, не догадывалась.
