Галина Мишарина - Бури
— Я люблю тебя, — сказал он шёпотом, боясь, что она не поверит, — люблю тебя! Я должен был сразу понять это, сказать тебе ещё раньше…
Девушка всё глядела на него, не зная, можно ли поверить в эти неожиданные, но такие желанные слова. Он не выдержал и снова поцеловал её — крепко и порывисто, и обхватил за талию, провёл руками по её спине, дотронулся до затылка, заставляя её раскрыться ему навстречу ещё глубже. Девушка вздохнула, потянулась к нему, гибкие пальцы легли на его плечи и сжались. Она ответила на его поцелуй — нежно и страстно, и он покрылся мурашками, понимая, что ещё чуть — и не сможет сдержаться. Он всё-таки отстранился, поглядел в её полные желания и боли глаза.
— Ты мне веришь?
— Я верю тебе, — ответила она. Большего ему было и не нужно…
… — Что случилось с тобой, милая? — спросил Владрик, поглаживая её спину. Он лежал на животе и внимательно смотрел на Шанталь, положив подбородок на ладони. Девушка ответила тихо, он едва разобрал слова:
— Я свалилась с крыши, когда была маленькой.
— Свалилась? — переспросил Владрик. — По своей воле?
Девушка хрипло рассмеялась.
— Нет, дуралей, меня оттуда скинули! Конечно, я виновата сама. Я была неуклюжим ребёнком, всё время попадала в переделки. В четыре едва не утонула, в пять упала с крыши, потом с лошади, в семь лет я уронила брату на голову кирпич, в двенадцать взорвала сарай…
— Боже, Шанталь! — расхохотался мужчина. — Да ты настоящий сорванец в юбке!
— Была такой раньше, — ответила она, — и это только малая часть моих «подвигов».
— Что же произошло? Я не вижу в тебе истинную шалунью и проказницу.
— Наверное, моя вспыльчивость и заносчивость, и высокомерие с холодностью — это обратная сторона моей буйной натуры, — пробормотала девушка. — Раньше я была такой весёлой, такой дурной идиоткой!
Владрик нежно коснулся губами её обнажённой поясницы.
— Дурной идиоткой? Хм! Ты так сдерживаешь себя, милая, и в то же время ты такая сумасбродная, просто чокнутая!
Девушка рассмеялась и покосилась на него, опустив глаза.
— Иногда я тоскую по ней — по той мне, которая сидит в заточении.
— Может, выпустишь её? На минутку? — хитро сказал мужчина.
— Нет, не могу.
— Как ты взорвала сарай? — спросил он, не пытаясь её упросить.
— Проводила опыты, хотела стать химиком.
— И взорвала сарай, — рассмеялся Владрик.
— И не только его, — ответила она.
— Отлично! Ну, а крыша? Ты поэтому боишься высоты?
— Нет, не только поэтому, Владрик, — прошептала она. — Мой папа был лётчиком.
— Был? — тихо сказал он.
— Да. Он разбился, разбился из-за меня. Нет, он жив, но теперь уже никогда не сможет ходить.
— Ну-ка вот здесь подробнее, милая, — сказал он, приподнимаясь на локте. Шанталь повернулась на спину и поглядела ему в глаза.
— Мы летели с ним вместе, это был мой первый полёт. Мне исполнилось четырнадцать. До этого он не брал меня с собой, я ведь была бунтаркой, непослушной дочкой, но я упросила его. Это был подарок на день рождения. Мы поругались, Владрик, — сказала девушка, — и потом… Потом стали падать. Так стремительно, так… — Она глубоко вздохнула, зажмурилась и отвернулась от него.
— Что случилось с самолётом? — спросил мужчина. — Он был неисправен?
— Да. Но виновата во всём я.
— Так-так, красавица, а ну погляди на меня! — приказал Владрик, отдирая её от подушки. Шанталь рванулась из его рук и так взбрыкнула, что он едва удержал её.
— Не убеждай меня в обратном, хорошо? Мама уже пробовала, Владрик. Все пытались меня убедить, что я не виновата. Но правда всё равно одна.
Владрик впервые за долгое время разъярился.
— А ведь вроде умница, — пробормотал он. — Ты хоть понимаешь, Шанталь, что своим поведением печалишь отца? Ты думаешь, ему нравится от тебя подобное слышать?
Она ахнула и почти ударила его по щеке, но он прижал её ладони к кровати и сел на неё верхом.
— Опять дерёшься? А я не договорил.
— Сволочь! — вырвалось у неё.
— Да, это про меня. А теперь слушай дальше. В моём мире люди уходят навсегда — по крайней мере, так все считают. А я не верил в эту чепуху, никогда не верил. У меня все погибли, милая: мама, отец, два брата… и ещё не рождённая сестрёнка. Ты думаешь, я смирился? Нет. Думаешь, я не зол на них? Зол. Они меня бросили одного, а мне было двенадцать. Дрянная юность, заполненная одиночеством и болью… Твой отец жив. Жив, ясно? Ты чувствуешь вину, это нормально, но вряд ли правильно. Победи свой гнев. Ты злишься на себя, потому что злоба помогает забыть о боли. Но ты не виновата в том, что случилось — никто не виноват. И я уверен на сто процентов, что отец не винит тебя в случившемся. Прошу, не трать жизнь на ложь, — он поглядел на неё, — не делай, как я. Если отпущу — станешь драться? — спросил он тихо.
— Владрик, — прошептала Шанталь, и он сразу отпустил её ладони. Он думал, что она отвернётся и сморщится, или оттолкнёт его и скажет что-то грубое, но она обняла его и прижала к груди его голову. — Владрик! Мне так жаль! Мне жаль, что ты совсем один. Прости меня.
Она нежно погладила его по волосам и поцеловала в щёку. Он растерялся и не сразу нашёлся, что сказать.
— Хм! Шанталь, ты, оказывается, умеешь не только кусаться и царапаться.
— Я не хочу кричать на тебя. Прости, что назвала тебя сволочью, — сказала девушка.
— Всё в порядке. Я и есть сволочь, — рассмеялся Владрик.
— Нет, ты не такой. Ты хочешь таким казаться.
— Не утешай меня, милая. Не нужно. Я давно смирился с тем, что остался один.
— Ты не один. Ты со мной.
— Теперь да, — усмехнулся он. — Шанталь, рассвирепей ещё разок, а? Ты такая красивая, когда бесишься!
— Иди ты! — рассмеялась она.
Владрик приподнялся на локтях — и поцеловал её. Потом ещё раз. Он знал, что она должна быть рядом. Теперь Шанталь принадлежала ему и только ему, и он ни с кем не собирался ею делиться.
Глава 10. Сон пятый
…Границы постепенно стирались, и я наблюдала за их исчезновением. Не судить и не анализировать — это сложно. Бестелесная, я горько тосковала по физической части себя. Коснуться бы знакомой теплой руки, ощутить ответное прикосновение. Невозможно. Впереди меня ждали новые события, и, казалось, им нет конца и края…
…Ему не везло с мирами. Вместо потрясающих красивых реальностей он всё время попадал в города. Города, города… Грязные или чистые, большие или маленькие, они утомляли его. Конлет начал задерживаться в Промежутке, и тот постепенно менялся. Он стал более глубоким, тёмным и искрящимся, как будто его разукрасили.
