Адам Торп - Затаив дыхание
Чайник закипел, и тут позвонила Марджори, уверенная, что дочка дома. Теща объяснила, что заснула на верхней лужайке, а проснувшись, решила, что время позднее. Солнце тем временем не дремало, а двигалось по небосводу, и Марджори оказалась на припеке. Я зажарилась, как сарделька, заключила она. Джек со вздохом положил трубку. Теща назвала его Джеко.
— Твоя мама?
— Нет, — ответил Джек, стараясь не замечать понимающей усмешки Кайи. Не ее это дело.
Он повел их в сад, надеясь, что Эдвард ушел в дом.
— Это типичный английский сад, Яан, — сказала Кайя и повторила фразу по-эстонски. Так, во всяком случае, думал Джек. Она проговорила что-то еще, после чего Яан посерьезнел и, выйдя на лужайку, старательно сделал кувырок вперед — только ноги мелькнули. Джек и Кайя захлопали в ладоши.
— Будущий гимнаст, — улыбнулся Джек и тут же спохватился: его слова можно принять за иронию! — Кстати, ты ему уже сказала? — тихонько спросил он.
— Нет. Еще нет. Хочу подождать и посмотреть. Как пойдет.
Яан стоял и, наклонив голову, внимательно разглядывал траву под ногами. У Джека екнуло сердце. В детстве я точно так же частенько замирал на нашей лужайке размером с носовой платок, думал он. Потому что в пять лет ты ближе к земле, тебе не нужно опускаться на коленки, чтобы разглядеть, что там происходит. Хотя после папиных стараний облагородить нашу лужайку в Хейсе, на ней мало чего происходило.
Пока Джек занимался в кабинете с Яаном, Кайя сидела на воздухе в шезлонге и читала толстую эстонскую книгу по лингвистике. В любую минуту на пороге могла возникнуть Милли, хотя теоретически она должна вернуться из Хакни только часов в семь-восемь. Урок шел трудно — не по вине Яана, для своих пяти лет мальчик усваивал все легко, без малейшего напряжения, но Джека терзал страх, что Милли вернется раньше времени. Яан играл плоскими растопыренными пальцами, приходилось приподнимать и округло сгибать их. Прямо не пальцы, а цветочные стебельки, думал он. Когда Клара Ноулз ставила ему, уже десятилетнему, руку, она частенько повторяла, что его руки похожи на лесные анемоны — тоже не знают покоя. Лесной анемон еще называют ветреницей дубравной, объясняла она, поглаживая его пальцы между костяшками. Джек потом заглянул в свой «Справочник диких цветов» и удивился, увидев там почти слово в слово то, что говорила Клара. Его тоже тянуло погладить пальчики Яана, но он не решился. Знакомая учительница музыки, работающая в одной лондонской школе, говорила Джеку, что ей вообще запрещено касаться рук учеников — даже когда она ставит пальцы или делает замечание при их неверной постановке. Но Яан же его сын, значит, Джек имеет право взять его ручонку и сжать в своей. Очень хочется стиснуть его маленькую лапку, но Яан ведь не подозревает, что Джек его отец. Глупейшая ситуация.
Урок окончился, Яан пошел за матерью. Джек остался ждать их в зимнем саду.
— Спасибо, — сказала Кайя. — Ему понравилось.
— Мне тоже. Я вызову такси.
— Не надо. Мы сядем на автобус.
— Мне казалось, ты не любишь ездить на автобусах.
— Не очень. Но меня с детства научили справляться с такими страхами. Сколько я тебе должна?
— Шутишь, что ли?
Кайя пристально взглянула на него, словно хотела прочесть мысли по лицу. Джека почему-то охватила страшная усталость.
— Ладно, — сказала она. — Через неделю в то же время?
— Ну да.
— А в Кенсингтон-гарденз? В понедельник, после урока альта? Ему очень понравилось, как ты играл с ним в мяч.
— На следующей неделе мне сложновато, — соврал Джек. Нужно хотя бы отчасти овладеть ситуацией. Она и так выходит из-под контроля. Но слова Кайи о том, что Яан получил большое удовольствие от прогулки с ним, растрогали Джека. Слышать это было очень приятно.
— Я позвоню? Накануне? В воскресенье?
— Пожалуй, сюда звонить не стоит.
— Но я всего лишь мать ученика.
Джек понизил голос, чтобы не услышал Яан:
— Не совсем.
Когда Джек проводил их, из-за забора его окликнул Эдвард:
— Выбираешь все моложе и моложе?
Стоя на крыльце, только что покрытом желтой краской элегантного оттенка, Эдвард любовался результатом. Похоже, он простоял там битый час. Маляр вместе со своим снаряжением уже ушел. Джек в который раз пожалел, что живая изгородь, разделяющая участки, не вымахала хотя бы в человеческий рост.
— Начинать учиться лучше всего как раз в пять лет, — объяснил Джек. Он решил принять вопрос соседа за чистую монету. — Даже в четыре можно.
— Я про мамашу. Или это нянька?
— Мать.
— По виду иностранка. Откуда она?
Джек пожал плечами:
— Из Латвии, что ли.
— А богатенький папик ей не требуется? Я бы с ней такое закрутил…
— По-моему, у нее уже кто-то есть.
Эдвард недовольно хрюкнул.
— Вот всегда так, — проворчал он. — А малец — это не тот вундеркинд?
— Какой вундеркинд?
— Ты про него рассказывал после кенвудского концерта. Помнишь? Про вундеркинда, которого учит Говард. Только тот не из Латвии, а из Эстонии. Я тогда даже подумал: а не махнуть ли мне снова туда, не подыскать ли там себе женку, — растравил ты меня своим рассказом про Эстонию.
— До такой степени? — спросил Джек, чувствуя, что Эдвард не спускает с него глаз.
— Бабы нас используют в хвост и в гриву, вот в чем штука. Знают, что нам до зарезу охота перепихнуться, вот и пользуются. Как тебе цвет?
— Отличный, — уже с порога откликнулся Джек.
— А Лилиан желтый ненавидела! — крикнул ему вслед Эдвард.
Он укладывался в постель рядом с Милли, уже сгорая от желания: она так соблазнительна в новой рубашке кремового шелка с широкими, украшенными тесьмой лямками поперек ключичных ямок…
— Эдвард сказал, у тебя новый ученик, — вдруг проронила Милли.
— Да. Вундеркинд, от Говарда.
— Ты мне не говорил. Хотя обычно рассказываешь.
— Неужто не сказал?
Словно чародей, он провел рукой над ее грудями, почти не касаясь скользкого шелка, потом стал ласкать бедра, стараясь не задевать пах: Милли не нравится, когда он ускоряет любовную прелюдию, она видит в этом проявление мужского сексизма. Впрочем, ей обычно не нужно много времени на раскачку.
— Может быть, из-за матери? — проронила она.
— А?
Сердце заколотилось почти у горла, но он крепился и продолжал ласкать ее, как ни в чем не бывало. Интересно, слышит она, как бухает его сердце? Может, чувствует его удары?
— Эдвард говорит, обалденная телка. Это, разумеется, его выражение.
Джек убрал руку и откинулся на спину. Он изрядно напугался, но продолжал бессмысленно улыбаться. Они по-прежнему касались друг друга плечами и бедрами, но он ощутил, что она чуточку отодвинулась.
