Мария Шенбрунн-Амор - Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад
Уже через год адмирал султана разбил крошечный флот Рено, предал захваченных корсаров мучительной смерти, а тех, кого не казнил, ослепил, чтобы они никогда не смогли указать путь к святыням ислама. А все же Шатильон помог Бодуэну, воевавшему той зимой в Сирии: надолго остановил морскую торговлю нехристей, навел ужас на басурманское побережье, заставил трепетать Мекку и Медину, а главное – опозорил Саладина и вернул себе дружбу больного венценосца. Воспоминание об этом даже сегодня поило душу почти как вода.
Именно тогда Айюбид поклялся убить франкского Дьявола собственной рукой. Теперь вряд ли что-либо может спасти Рено. Хотя… Султан всегда был способен на неожиданные галантные жесты даже по отношению к смертельным врагам. Когда он осадил Керак во время свадьбы Изабеллы и Онфруа, Стефания послала ему угощение с праздничного стола. Курд оценил браваду франкской дамы и в ответ пообещал не обстреливать башню новобрачных.
Даруй, Господь, долгие дни этой лучшей из женщин. Та заминка в каменном ливне позволила дождаться сигнального огня с Башни Давида, сообщавшего, что уже слепой, умирающий Бодуэн IV на носилках спешит спасать Крак де-Моав. Эх, что говорить, в одном ногте разлагающегося заживо короля было больше решительности, доблести и здравого смысла, чем во всех остальных пуленах вместе взятых! Даже когда несчастный Прокаженный стал неузнаваем, когда нос его провалился, жуткие язвы покрыли руки и ноги, когда он мог лишь невнятно шептать и его таскали в паланкине, Бодуэн IV и тогда оставался самым мужественным рыцарем Утремера.
Рено всегда легко договаривался с бедуинами, пиратами и женщинами. Но из всех дочерей Евы лишь Стефания оказалась ему под стать как старое седло, как привычный меч, как Баярд.
Горлица моя, терпкое мое вино, арак, от глотка которого спирает дыхание, сладкая лоза виноградная! С самого начала он знал, что они поладят. С того момента, как увидел ее на закраине пруда. А может, и раньше, как только услышал, что Стефания де Милли – владелица Керака и Монреаля. Она сделала Бринса Арната сеньором Заиорданья, хранителем южной границы королевства и никогда не переставала радовать и восхищать.
Но если говорить о мучительной жажде, которую может утолить только одна-единственная, о тоске, о ненасытном вожделении, о женщине, околдовавшей все думы… нет, этого со Стефанией не было. Что-то подобное Рено испытывал только к маленькой магометанке-рабыне, которую толком никогда даже не видал. Сумайя, сокол его души, так и не севший на его перчатку, родник, из которого Рено не сделал и глотка, не усластивший нёбо дикий мед, если ты жива поныне, ты давно уже дородная, пожилая матрона. Но в памяти сеньора Заиорданья ты навеки осталась молоденькой и худенькой певуньей, и у него по-прежнему пересыхает во рту, когда он вспоминает тебя.
Но нынче у Рено пересохло во рту, потому что он уже сутки не пил. Пасынок тоже сник.
– Эй, Онфруа, не падай духом. Объясни мне, как этому низкорождённому курду, одному из множества враждующих эмиров и шейхов, удалось стать повелителем исламского мира?
Онфруа приподнял лисью мордочку:
– Саладин умел быть беспощадным, когда это требовалось, и жалостливым, когда мог позволить себе великодушие. Он держал данное слово, никогда ничего себе не присваивал, наоборот, щедро раздавал все завоеванное.
Отозвался Эрнуль, оруженосец сбежавшего Балиана Ибелина:
– Чтобы такое неправое дело восторжествовало, и впрямь нужен был необычный, полный редких достоинств человек.
– — Да, он такой и есть. Сарацины поверили в него, и быть его приверженцем стало несравненно выгоднее, нежели оставаться его врагом. Неудивительно, что в каждом противостоянии все больше магометан переходило на его сторону. Мы можем утешаться, что нас победил поистине необыкновенный человек.
– Ему везло, как может везти только сыну Дьявола.
– Так везет тому, в чьем успехе заинтересованы многие.
Рено кинул презрительный взгляд на поникшего короля:
– Зато нам везло как Иову, мерд. Злой рок убивал одного за другим всех наших достойных государей.
Ги обиженно проблеял:
– Если бы вы, Шатильон, не напали по вашему обыкновению на очередной караван и не порушили последнее перемирие, всей этой войны не случилось бы.
Рено лег, заложил руки за голову, уставился в безоблачное небо. Голова так кружилась от голода, жажды и усталости, словно он летел.
– Это было ваше перемирие, Ги. В своих владениях я был таким же властелином, как вы в ваших, и если Лев Ислама нуждался в мирном проходе его торгашей и паломников через Вади Мусу, он должен был договариваться со мной. Но он уже сам не хотел мира. Я никогда не видел торговый караван, продвигающийся под охраной такого множества мамлюков. Это была переброска войск. И впущенная Сен-Жилем в Галилею басурманская армия не красой здешних земель любовалась, а разведывала дороги и водопои. Жаль, что сам Сен-Жиль не озаботился разузнать их получше. С того момента как Саладин овладел Мосулом, он готовился напасть на нас и сделал бы это, даже если бы все мы были кроткими и покорными как граф Триполийский.
Последнее время Утремер дышал на ладан. Побережье оказалось в морской блокаде, богатый Египет кормил Айюбидов, саладиновы банды опустошали и разоряли Галилею и ее жителей-самаритян, королевская власть была беспомощна, казна истощена, а патриарх Иерусалима прославился замужней любовницей-итальянкой. Неудивительно, что в этой крайности каждый действовал по собственному усмотрению: госпитальеры и тамплиеры отказывались подчиняться постороннему командованию, граф Триполийский и князь Антиохийский заключили с обрезанными сепаратные перемирия, и курд использовал их владения для подготовки нападения на Латинское королевство, а глава рода Ибелинов переселился в Антиохию, лишь бы не присягать Лузиньяну. Даже венецианские и генуэзские торгаши, почти сто лет богатевшие кровью франков, корабельными крысами переметнулись к новому египетскому хозяину, сообразив, с кем теперь выгодней иметь дело. И только неистовый Рейнальд де Шатильон, этот пришелец, парвеню и авантюрист, оголтелый и свирепый безумец, продолжал в одиночку защищать от нечестивцев проход из Египта в Сирию, лишь его Моав и Эдом мешали Саладину объединить свои земли в единое железное кольцо-удавку на горле Заморья.
Да, в марте Волк Керака захватил караван и беспощадно расправился с пленниками – скинул со стен или заточил в подземелья. Если Магомет хотел спасти своих рабов, он мог явиться и вызволить их, но почему-то и пальцем не пошевелил. Когда на престоле сидело такое ничтожество, как Лузиньян, франкский бедуин поступал так, как считал нужным, и уже ни у кого не нашлось бы столько золота, чтобы перевесить Рейнальда де Шатильона. Вот только вряд ли все золото мира спасет его сегодня.
