Лайонел Шрайвер - Цена нелюбви
Что касается слепка, нас уверили, что это будет не больно, хотя Селия, возможно, почувствует «дискомфорт», термин, обожаемый медиками и, похоже, являющийся синонимом чужой боли. Хотя процесс заталкивания в глазницу белой массы был неоспоримо неприятным, Селия только чуть-чуть похныкала; она никогда по-настоящему не плакала. Она была терпеливым солдатиком, потерявшим в бою глаз. Правда, она могла завизжать во все горло, завидев плесень на душевой занавеске.
Когда ассистент заклеил глаз свежим пластырем, я праздно спросила Крикора Сахатяна, чем привлекла его именно эта область медицины. Он охотно рассказал, как в двенадцатилетнем возрасте, срезая дорогу через соседский двор, перелезал через остроконечный забор, поскользнулся, и заостренный штырь... Милостиво оставив меня домысливать, что произошло дальше, он сказал:
— Процесс создания моего собственного протеза настолько увлек меня, что я решил: вот мое призвание.
Я недоверчиво вгляделась в его томные, карие глаза, напоминающие глаза Омара Шарифа.
— Вы изумлены, — дружелюбно сказал он.
— Я не заметила, — призналась я.
— Вы увидите, что это нормально. Как только поставим протез, многие никогда не поймут, что Селия монокулярна. И есть приемы, позволяющие скрыть это: поворачивать голову, а не взгляд, чтобы посмотреть на кого-то. Я научу ее, когда она будет готова.
Я почувствовала прилив благодарности. Впервые ее энуклеация не показалась концом света, и я даже подумала, не поможет ли Селии ее увечье укрепить характер.
Когда мы с Селией вернулись от врача, ты уже был дома, сидел с Кевином перед телевизором. «Ник эт найт» повторял очередную серию «Счастливых дней».
— А, — печально заметила я с порога, — пятидесятые, которых никогда не было. Я все жду, когда кто-нибудь расскажет Рону Ховарду о спутнике, маккартизме и гонке вооружений. Правда, я вижу, вы укрепляете узы.
В те дни я не скупилась на злые насмешки над модными фразами из американских шоу; я словно брезговала до них дотронуться, разве что резиновыми перчатками. Я как-то объяснила учительнице английского Кевина, что неправильное использование слова буквально — «один из моих ответов на демонстративное подмигивание, которое может поставить в тупик женщину». Я всегда думала об американской культуре с позиции спортивного болельщика и отпускала суждения с высоких дешевых мест своего интернационализма. Однако ныне, когда мои коллеги в «Путешествиях — это мы» кричат в унисон «чтооо случиииилосъ?», я слепо подражаю рекламе пива и пренебрегаю ханжескими цитатами. Настоящую культуру не наблюдают, с ней сливаются. Я живу здесь. И как я вскоре обнаружу в полной мере, не существует условия, позволяющего выйти из игры.
Однако наш сын сумел прочесть все перечисленное выше и больше в моем презрительном произнесении «укрепляете узы» и прямо посмотрел мне в глаза.
— Есть ли что-нибудь или кто-нибудь, на что бы ты не смотрела свысока?
— Я откровенно рассказала тебе о моих проблемах с этой страной, — холодно сказала я, практически не оставляя сомнений в том, что сожалею о своей откровенности, и, пожалуй, в первый и последний раз намекая на наш катастрофический ужин в «Хадсон-Хаус». — Однако не понимаю, с чего ты взял, что я отношусь к ней свысока.
— Ты замечала, что никогда не говоришь об американцах «мы»? Всегда «они». Как будто ты говоришь о китайцах или о ком-то еще.
— Большую часть своей взрослой жизни я провела вне этой страны и, возможно...
— Да, да, да. —Кевин отвел взгляд и снова уставился на экран. — Я просто хочу знать, почему ты считаешь себя такой особенной.
— Ева, присядь и повеселись с нами! — сказал ты. — Ричи как раз вытащил на свидание вслепую дочку босса, поэтому он...
— То есть ты это видел двадцать раз, — нежно упрекнула я, мысленно благодаря тебя за спасение. — Сколько «Счастливых дней» показали подряд, три или четыре?
— Это первый! Еще пять впереди!
— Пока я не забыла, Франклин... Доктор Сахатян согласился на стекло. — Поглаживая белокурые волосы Селии, цеплявшейся за мою ногу, я не стала уточнять, о каком стекле идет речь. Мне не хотелось лишать нашу дочь иллюзий: она еще надеялась, что ее новый глаз будет видеть.
— Е-ва, — нараспев произнес ты, явно не желая спорить. — Полимер современнее.
— Как и этот «Герман криолит».
— Меньше инфекций, меньше шансов разбиться...
— Полимер — просто затейливое название пластмассы. Я ненавижу пластмассу. «Материалы — все».
— Посмотри-ка, — обратился ты к Кевину. — Ричи не прогадал, она оказалась горячей штучкой.
Я не хотела портить вам удовольствие, но я только что вернулась с очень мрачной миссии и не могла сразу включиться в пережевывание вашей визуальной неполноценной пищи.
— Франклин, почти семь часов. Не могли бы мы посмотреть новости?
— Скуучно! — воскликнул ты.
— Не в последнее время. — Вялотекущий Моника-гейт все еще вызывал жгучее любопытство. — Или Кевину это смотреть еще рано? — Я вежливо повернулась к сыну. — Ты не возражаешь, если после окончания серии мы переключимся на новости?
Кевин возлежал в кресле, полуприкрыв глаза.
— Мне все равно.
Когда я опустилась на колени снять кусочек белой массы с волос Селии, ты стал подпевать мелодии, возвещающей конец серии: «Понедельник, вторник, счастливые дни!..» Ровно в семь я переключила телевизор на Джима Лерера. Г лавная новость. На этот раз нашему президенту придется застегнуть ширинку, чтобы уступить место двум неприятным маленьким мальчикам из родного штата, старшему из которых всего тринадцать лет, младшему только одиннадцать.
Застонав, я рухнула на кожаный диван.
— Неужели опять?
Перед Вестсайдской средней школой в Джонсборо, Арканзас, Митчелл Джонсон и Эндрю Голден, облаченные в камуфляжные костюмы, залегли в кустах, предварительно включив пожарную сигнализацию. Когда учащиеся и учителя начали покидать здание, оба мальчика открыли огонь из винтовки «ругер» 44-го калибра и охотничьего ружья 30.06. Они убили четырех девочек и одну учительницу и ранили еще одиннадцать учащихся. Старший мальчик, раненный в сердце романтическим разочарованием, накануне с кинематографическим хвастовством предупредил приятеля: «Мне нужно кое-кого убить», а маленький Эндрю Голден сообщил по секрету другу, что «собирается расстрелять всех девчонок, которые когда-либо с ним порвали». Только один мальчик был ранен; остальные пятнадцать жертв были женского пола.
— Траханые дебилы, — проворчала я.
