Соль под кожей. Том третий (СИ) - Субботина Айя

— Я хочу взять «ТехноФинанс» под свой полный контроль, — эти честолюбивые планы нет смысла скрывать. Мое стремительное продвижение по карьерной лестнице более чем красноречиво говорит о том, куда я нацелилась, причем, явно не вчера. — Меня не интересуют проценты, только и исключительно безопасность бизнеса. Хочу, чтобы нас оставили в покое, вывели за рамки «потенциально неблагонадежной структуры» и я смогла спокойно работать.

— Мы бы все хотели стать невидимками, — хмыкает винодел.

— Все как-то крутимся, Валерия Дмитриевна, вы же не первый день замужем — должны понимать, — подхватывает Костин.

— Но вряд ли кто-то из вас держит в штате профессионального шулера или грабителя банков, — не лезу за словом в карман. С такими нельзя давать слабину, иначе они подумают, что ставят на хромую лошадь.

— А девчонка вообще отбитая, — смеется Костин, и его тут же подхватывают другие.

Я только улыбаюсь.

— Я и пальцем об палец не ударю, пока сижу на бомбе замедленного действия. Включая, — выразительно смотрю на всех троих, — ваш личный интерес. Но в следующую среду будет собрание акционеров, на котором я собираюсь поднять именно этот вопрос. Наши зарубежные партнеры у меня в кармане. Дело за своими. И когда я подниму вопрос об освобождении одного кресла, мне бы хотелось, чтобы решение было принято большинством голосов. Как только я получаю то, что нужно мне — я отдаю то, что нужно вам.

Когда я возвращаюсь и сажусь в машину, Димка с улыбкой показывает таймер.

— Двенадцать минут, обезьянка.

— Они были готовы через пять, просто раздували щеки и изображали муки совести.

В следующую среду я выброшу жирного ублюдка из его драгоценной финансовой империи примерно так же, как сегодня выбросила в корзину для бумаг парочку бумажных «мячиков».

— Вот, — Димка вкладывает мне в ладонь флешку, — то, что ты просила.

Я знаю, что у меня в ладони маленькая ядерная бомба.

Правда о моем отце.

Мне кажется, что это маленький кусочек железа с парой микросхем внутри реально прожигает мне ладонь. А еще он какой-то жутко тяжелый, потому что рука как-то сама собой опускается на колено. Даже нет сил сжать пальцы в кулак.

Там так много?

Понадобилась целая долбаная флешка, чтобы записать туда все подвиги моего отца?

— Спасибо, Дим, — выцеживаю из себя по капле, потому что горло свело неприятное чувство паники.

Дома я бегу в душ, закрываюсь там на пару минут и стою под прохладными струями, надеясь, что это немного взбодрит мой боевой характер. Сегодня я что-то совсем расклеилась и даже очередная маленькая победа над тремя важными задницами не слишком привела меня в чувство.

Я должна сделать этот шаг. Мой мозг понимает, что раз уж я приоткрывала эту дверь — нужно войти внутрь, увидеть прячущееся там чудовище. Может, оно вовсе не такое страшное, как я себя накрутила? Может это просто какие-то незначительные финансовые махинации, что-то такое, что приходилось делать мне самой, чтобы подобраться к Завольскому и втереться к нему в доверие.

Делаю воду чуть холоднее, чтобы кожа моментально покрылась мурашками.

Я знаю ответ, и он не изменится, сколько бы я от него не бегала. Новак не стал бы называть кого попало — «серым кардиналом». Он ведь не специально подбирал слова. Он не знает, что я — Гарина, и не может знать. Он озвучил факт, который, судя по тону, показался ему немного забавным. Новак — не заинтересованная сторона.

Когда выхожу из душа, сначала заглядываю в спальню, натягиваю отжатый у Димки свитер со спущенными плечами, натягиваю лосины и теплые домашние носки. Мне отчаянно нужен каждый капустный лист моей брони, потому что я знаю — чувствую — она начнет слетать с меня со скоростью звука, как только я посмотрю, что на той проклятой флешке.

Забираю ноутбук из гостиной, иду в кухню.

Димка тоже успел переодеться в футболку и домашние серые штаны, шлепает босыми ногами по полу. Замечаю на мраморной столешнице большую белую чашку с чем-то, что сверху густо присыпано маленькими розовыми и белыми маршмеллоу в форме сердечек. Это точно не наша чашка, но даже если вдруг он откопал ее из каких-то недр, то таких зефирок я абсолютно точно ни в одном ящике не видела.

— Ты успел поохотиться на розовых единорогов, Шутов? — подхожу ближе. Судя по запаху — это горячий шоколад.

— Тут кафе через дорогу, я просто попросил включить чашку в счет. — Димка осторожно сует туда ложечку, зачерпывает густой и сладкий шоколад, цепляет сразу пару сердечек и отправляет мне в рот.

— Вкусно. — Сто лет не пила именно такой густой, что ложка легко может стоять в нем вертикально. И на вкус с горчинкой и немного терпкий. — Димка, ты реальный вообще?

— Абсолютно. — Протягивает руку, убирает мокрую прядь волос мне за ухо. — Ты не обязана ничего знать, обезьянка. Не все вещи в этой жизни нужно ковырять до победного.

— Я должна, понимаешь?

Он пару секунд медлит, кивает и предлагает мне устроиться на диване.

— Поздно уже, — на часах начало одиннадцатого, он встает в шесть, чтобы успеть в спортзал, и еще забрать наш завтрак. — Ложись, Дим, я вряд ли… в общем, это надолго, наверное.

— Я буду с тобой, Лори, не обсуждается. Сколько нужно.

Он усаживает меня на диван, поднимает ноги как маленькой, подкладывает под колени подушку. Подтягивает кофейный столик с ноутом и чашкой. Сам с планшетом садится рядом, спиной к моей спине. Трется головой об мою макушку, еще раз давая понять, что он здесь, что все хорошо — я не развалюсь, потому что сзади меня страхует его надежная спина.

На флешке так ужасно много папок, а внутри каждой — еще больше.

Я открываю несколько наугад, пробегаю взглядом по документам.

Крепко жмурюсь.

Читаю снова — но содержимое все равно не меняется.

И грязь потихоньку, со всех щелей, начинает просачиваться мне под кожу.

Глава сорок вторая: Данте

Если бы я хотя бы на секунду поставил под сомнение, что Лори не сможет вывезти все «подвиг» своего отца — я бы взял на себя это вонючее дерьмо, под названием «благословенная ложь». Мои парни подчистили бы всё Гаринское дерьмо так, что оно превратилось бы в детские шалости. Что-то такое, что делают даже владельцы каких-нибудь магазинов или салонов красоты, когда нужно решать вопросы с налогами или типа того.

Но Лори хотела правду.

И она была готова принять все последствия.

Даже те, которые сейчас, спустя несколько часов, заставляют ее то и дело вздрагивать.

Я спиной чувствую каждый ее вздох, каждую попытку справиться с чувствами, набрать в легкие новую порцию воздуха, чтобы переварить очередное говно на лопате.

Пару раз она захлопывала крышку ноутбука, плотнее жалась спиной к моей спине.

Я скрестил наши пальцы, чтобы напомнить, что всегда здесь.

И она снова возвращалась к чтению.

Пока, наконец, все не кончилось.

Я понимаю это по тому, как медленно на этот раз она закрывает ноут, как будто боится испортить стеклянную вещь. Как кладет его на стол рядом. Зачерпывает ложкой остатки горячего шоколада.

Всхлипывает.

Вздрагивает всем телом.

Я поворачиваюсь, чтобы обнять ее, но Лори просто врезается в меня с разлета, обхватывает руками, прижимается как будто из всех опор в этой жизни, у нее осталась только моя дурная туша.

Тяну ее к себе, обнимаю руками, ногами.

Я бы ее сердцем обнял, блядь, лишь бы она не плакала так горько.

Трясется и воет, кусает мое плечо.

Орет.

Скребет мою спину.

Я чувствую себя таким беспомощным в эту минуту, потому что я могу достать для нее даже ебучую звезду с неба, но никак не могу разделить эту боль. Но вот я — моя на хрен испачканная душа, сердце в шрамах — я готов забрать все, лишь бы она не плакала.

— Димка, почему так?! — Обезьянка яростно вонзает ногти мне в спину. — Господи, почему?!

В ответ я только сильнее прижимаю ее к себе.