Лейла Мичем - Перекати-поле
— Поэтому ты приехал… чтобы рассказать об этом мне?
— Я приехал домой, чтобы исповедоваться.
— Мне… как священнику?
— Нет, падре. Тебе, как другу. Да и перед другими тоже. Я должен очистить свою совесть, чтобы умереть спокойно. Я уверен, ты понимаешь, о чем я говорю.
Джон все понимал. Значение слов Трея прояснилось, оформившись, словно давно похороненный призрак, восставший из могилы. Его захлестнула тревога, поглотив сочувствие и заменив горе, охватившее его всего несколько минут тому назад. Не зря он испытывал такое беспокойство в связи с возвращением Трея. Его друг детства приехал купить себе спокойствие за счет мира в душе Джона.
— Забавно, ведь я всегда думал, что ты будешь на меня кричать, — сказал Трей. — В начале своей карьеры я жил в страхе, что тебя замучает совесть и ты во всем признаешься, но когда ты стал духовным лицом, я перестал беспокоиться.
Джон холодно взглянул на него.
— Почему?
Трей, казалось, был удивлен тем, что Джон не понимает столь очевидную вещь.
— Из-за… всего этого. — Он обвел рукой комнату. — Тебе — как и мне — было бы что терять, если бы ты не сохранил молчание.
— Да, конечно, мне есть что терять, но тебе никогда не приходило в голову, что я молчал, потому что пообещал тебе это?
Щеки Трея покраснели.
— Разумеется, приходило, но, прости меня, когда ты принял свои обеты, я все-таки почувствовал себя лучше защищенным. — Снова наступило неловкое молчание, после чего Трей произнес: — Скажи мне, Джон, это сработало?
— Сработало — что?
— Принятие духовного сана. Дало ли это… мир, которого жаждала твоя душа?
Джон медлил с ответом. В глазах Трея не было насмешки, лишь горестная надежда. Он должен будет разочаровать его.
— Только в отдельные моменты, — ответил он.
— Ага. Я расцениваю твой ответ как «иногда». — Трей потянулся за банкой с пивом. — Ладно, Тигр, позволь я объясню и попробую убрать это скорбное выражение с твоего лица. Я пришел не для того, чтобы поломать твою карьеру. Я не собираюсь вовлекать тебя в свое признание Харбисонам. Отцу Джону и всему, чем он занимается, ничего не угрожает. Все это исключительно на мне, и только на мне. Это мое признание, не твое. Харбисоны будут думать, что в тот день я действовал в одиночку. Ты в это время был в Керси и маялся животом в кабинете домоводства. — Он жадно глотнул пиво, как будто в горле у него пересохло. Утолив жажду, он промокнул влажные губы внешней стороной ладони и продолжил: — Тебе не стоит бояться того, что Лу и Бетти Харбисоны все расскажут властям. Они все равно не захотят поведать всему миру, в каком состоянии обнаружили своего сына. Стариков успокоит уже одно то, что их сын не будет гореть в аду. Я подозреваю, что они, вероятно, сами сняли своего мальчика, одели его и сделали так, чтобы смерть Донни выглядела несчастным случаем. Иначе этим делом обязательно занимался бы шериф Тайсон.
Джон должен был бы испытывать громадное облегчение. Наконец-то Харбисоны узнают всю правду о гибели своего сына. Это облегчит их горе, и они проживут остаток своих дней в мире, даже не зная об участии Джона в этом преступлении, а значит, не теряя своего второго сына. Но он прожил на этом свете уже достаточно долго, чтобы понимать: если свет был пролит на часть тайны, очень скоро раскроется и все остальное.
— В чем дело, Джон? Я-то думал, что ты будешь рад и почувствуешь облегчение, сбросив с души такое бремя.
— Это касается только твоей части бремени. Моя остается столь же тяжкой и по-прежнему будет при мне.
— Я бы сказал, что ты сделал намного больше, чтобы загладить свою вину.
В дверь осторожно постучала Бетти, и Джон, почувствовавший вдруг приступ тошноты, крикнул, чтобы она входила.
— Простите, что прерываю вас, отче, но ваш ленч уже готов. Может быть, принести его сюда?
Трей оглянулся и, издав удивленный возглас, вскочил на ноги.
— Здравствуйте, миссис Харбисон. Как вы с мистером Харбисоном поживаете?
Бетти смотрела на него, как будто не могла вспомнить.
— Трей Холл, припоминаете?
— Я все помню. Вы приезжали ко мне забирать заказанные вашей тетей яйца и овощи.
Она произнесла это ледяным тоном, что очень контрастировало с теплотой в его голосе.
— Да, все верно, — сказал Трей. — Это все, что вы обо мне помните?
— Достаточно и этого, — отрезала Бетти и повернулась к Джону: — Отче, так мне подавать ленч?
— Это было бы замечательно, Бетти.
Когда дверь за ней закрылась, Джон объяснил ему:
— Она дружит с Кэти, а по Уиллу вообще сходит с ума. Каждый год на его день рождения она печет ему свое знаменитое печенье с глазурью.
— И при этом ненавидит меня до мозга костей за то, что я, как она думает, сделал с Кэти.
— А что, это не так? — спросил Джон.
Трей обернулся, чтобы снова сесть, на этот раз уже медленнее, и из-под тонкой шелковой рубашки проступили худые лопатки, напомнившие Джону о его болезни. Усевшись, он сказал:
— Я совсем недавно видел Кэти, но всего несколько минут. Она меня не заметила. Ее машина остановилась на светофоре возле кафе «У Бенни». Черт побери, Джон, она здорово выглядит! Лучше, чем когда-либо.
— Она хорошо сохранилась и выглядит прекрасно. Как и ее сын.
— Уилл Бенсон? Это еще одна причина, по которой я приехал в город.
— Вот как? Хочешь исправить еще одну ошибку в свои последние дни?
— Я бы выразился несколько иначе: исправить одно ошибочное предположение.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что в течение этих лет все вокруг, включая тебя и Кэти, считали Уилла моим сыном. Хотя это не так.
— Ох, побойся Бога, Трей! — Джон развернул свое вращающееся кресло, чтобы не видеть эту фигуру, полулежавшую перед ним. Каким бесстыдством нужно обладать, чтобы, стоя уже одной ногой в могиле, продолжать отказываться от такого замечательного сына, которым мог бы гордиться любой отец. — Так кто же еще может быть его отцом?
— Ты, — твердо произнес Трей.
Глава 49
Джон резко повернулся в своем кресле. По спине пробежал холодок.
— Что?
— Ты меня прекрасно слышал.
Трей открутил крышечку флакона с лекарством и вытряхнул на ладонь две таблетки. Забросив их в рот, он запил пивом. На его красивом похудевшем лице теперь была заметна печать болезни.
— Из-за этой опухоли, Трей, ты просто сошел с ума. Я надеюсь, что все только что сказанное тобой не выйдет за пределы этой комнаты и что ты не станешь распространять эти нелепые вымыслы по всему городу.
