Елена Ярилина - Светлый берег радости
— Уже? — пролепетала я и переспросила: — А это точно, вы уверены?
— Совершенно уверена, срок, конечно, маленький, четыре-пять недель, но плод хорошо прощупывается.
Выйдя из здания, я присела на ступеньки. Пять недель! Это что же получается? Для ребенка Бориса пять недель слишком мало, для Стаса слишком много. Тут я спохватилась, что мне нельзя сидеть на холодном камне, и перешла в машину. Как бы то ни было, но это ребенок мой, и я его люблю! Что-то у меня вертится в голове, ах да, все тот же сон.
Ребенка хотел отобрать Пестов, а этот-то почему? Алексей Степанович, ну… даже не знаю, как назвать его! Все успел: и мебель поменять, и обои поклеить, и ребенка мне сделать! То-то он все спрашивал, что я помню. Главное, что я не могу с ним говорить об этом, он никогда не должен узнать правду. О самом ребенке он, естественно, узнает, этого не скроешь, но вот с отцовством придется что-то придумать, и понадежнее, ведь Пестов тот еще лис! Но моего ребенка он не получит, хватит с него Валерика. Домой я приехала сама не своя. Я не горевала, ребенок — это радость, грех горевать. Но Стас! Вот где таится боль! Что я скажу ему через два дня? Едва успев с ним встретиться и полюбить, я его теряю. Стас, ты моя любовь и мое мучение!
Стас приехал в воскресенье после обеда, я стояла у окна и видела, как он вышел из машины. Часа через два он звонил в мою дверь. Открывать мне не хотелось, но объясняться когда-нибудь придется, и я открыла. Он вошел с цветами и плюшевым слоником, веселый, нарядный, волосы еще слегка влажные после душа. Дрожащими руками я приняла от него подарки, тускло поблагодарила, закрыла дверь и предложила пройти в гостиную.
— Лучше на кухню, мы ведь будем пить чай? У нас же с тобой традиция. Или ты думаешь, что я не принес конфет? Ошибаешься! Коробка привязана к спине этого симпатичного слоника, он ее прячет. Ну, улыбнись же, Ася, ведь я вернулся! Я так по тебе скучал!
Я посмотрела на него больными глазами, его нежная шутливость резала по сердцу, как нож, и повторила:
— Пойдем в гостиную.
Там я первым делом села в кресло, боясь, что откажут ноги.
— В чем дело, Ася? И не смотри на меня так безнадежно, что бы ни случилось, мы справимся, нас двое, мы сила!
— Нет, Стас, нас не двое. Ты один, и я одна, теперь будет только так. Прости, я не могла знать, что так получится, мне тоже больно, очень больно, но сделать ничего нельзя, мы должны расстаться!
— Подожди, я еще не могу сказать, что мне больно. Я зол, растерян и ничего не понимаю. Скажи, в чем дело, кто виноват?
— Никто не виноват.
— Ты мучаешься, я же вижу. И никто не виноват?
— Мучаюсь из-за тебя, из-за того, что нам нужно расстаться, но это необходимо. Мы теперь просто соседи, но не приходи ко мне ни за спичками, ни за солью, вообще не приходи! А теперь все, иди!
— Ты хочешь, чтобы я ушел? Еще недавно ты радовалась мне, а сегодня прогоняешь и при этом страдаешь сама, значит, это не другая любовь, — единственное, с чем мне пришлось бы смириться. И не надо смотреть на меня глазами больной собаки! Если я сейчас как последний идиот уйду, то твоя боль со мной не исчезнет, она останется, поэтому я остаюсь. Я человек практичный, романтики во мне нет ни на грош, на ахи и охи меня не возьмешь, так что давай разбираться. И не вздумай уверять, что ничего не можешь мне объяснить, еще как можешь! У тебя что, СПИД?
— Ты что, с ума сошел?
— О, вот видишь, кое-что ты объяснить можешь. Пойдем дальше. Ты выходишь замуж?
— Нет.
— Уезжаешь в другой город или в другую страну?
— Нет.
— У тебя смертельная болезнь, которая не сегодня завтра сведет тебя в могилу?
— Нет.
— Мама с папой не разрешают тебе со мной встречаться?
— У меня нет никаких родственников.
— Что, совсем? Жаль, я рассчитывал на тещу, кто мне будет блины печь? На все мои вопросы ты ответила отрицательно, так какого черта ты устраиваешь тут представление? Сама мучаешься и меня мучаешь!
Он подошел ко мне, взял за плечи, вгляделся в глаза, я шмыгнула носом, он нагнулся, все еще не отпуская меня, провел губами по виску, щеке и нашел мои губы. Я с такой силой рванулась из его рук, что он чуть не упал. Я отскочила, секунду смотрела на него в панике, потом, зажав рот рукой, полетела в туалет. Прополоскав потом в ванной рот и почистив зубы, я вернулась в гостиную. Стас с интересом оглядел меня с головы до ног.
— Значит, ты беременна?
Мне показалось, что потолок рухнул мне на голову! Я хотела что-то сказать и издала лишь слабый писк, но все же быстро справилась с собой.
— Теперь ты все знаешь, и у тебя нет причин здесь оставаться.
— Поскольку ты не бросилась мне на шею с радостным криком, ребенок этот не мой, так? Судя по всему, забеременела недавно, буквально накануне нашего знакомства или в первые дни. Ну и кто же счастливый отец?
Я покраснела, потом побледнела, сжала руки. Как можно объяснить такую запутанную ситуацию? Никак. О Пестов, чтоб тебя на том свете черти жарили на больших сковородках!
— Ты думаешь сейчас обо мне ужасно, но это не так… а впрочем, все это не имеет теперь никакого значения. Я беременна и буду рожать — вот и все, что я могу тебе сказать.
— Мудрое решение! Но раз, как ты сказала, ты замуж не выходишь, значит, собираешься растить ребенка одна?
— Да.
— А вот это не мудрое решение. Надо сказать отцу ребенка, ты обязана это сделать, если не ради него или себя, то ради самого ребенка.
— А не пойти ли тебе к черту, Стас? Сидишь тут на диванчике и рассуждаешь о моих обязанностях! Да кто ты такой?
Мою возмущенную речь прервал неожиданный смех Стаса.
— Ого! Вот такой ты мне нравишься! Гнев тебе больше к лицу, чем слезы и собачья тоска в глазах.
Я рассвирепела, но громкое и отчетливое бурчание в моем животе свело на нет все мои усилия по защите собственного достоинства. Я покраснела и замерла с приоткрытым ртом. Стас с притворным кряхтением поднялся с дивана.
— Ребенок хочет есть, пойдем его кормить. С беременными женщинами всегда так, только разговоришься на возвышенные темы, они сразу то есть хотят, то спать, то в туалет.
Он взял меня за руку и потащил в кухню, мне было неловко, и я огрызнулась:
— И много у тебя было беременных женщин?
— Ты будешь первая.
Притащив меня в кухню, он собрался усадить меня, а сам хотел шуровать по хозяйству, но я взвилась:
— Я не параличная! Сама все сделаю, не понимаю, почему ты не идешь к себе?
— Что значит — почему? Хочу поесть на халяву! И в четыре руки мы быстрее что-нибудь сделаем, или ты хочешь дождаться, когда и у меня в животе заурчит?
Я начала готовить, он помогал, довольно быстро мы приготовили сносный ужин и сели есть. Сначала молчали, потом Стас пустил пробный шар:
