Екатерина Риз - Тебе назло
— Чего не спишь?
— Не знаю.
Он расслабился, плечи расправил, подошёл к окну и задёрнул тёмные шторы. Затем в постель лёг, заставив меня подвинуться. Обнял меня, и я, наконец, улыбнулась, вполне счастливо. Щекой к его груди прижалась.
— Нос болит?
— Конечно, болит, — отозвался он, жалуясь. — Я тебе говорил, что так будет.
— Ты говорил, что он тебя застрелит.
— Да? Мне этого хватило. — Генка хмыкнул, помолчал, после чего выдал: — Но знаешь, мне как-то спокойнее стало. А то Кирилл так смотрел на меня в последнее время, нехорошо. А сейчас можно дальше жить. По роже я получил, можно сказать, что за дело, и на душе стало спокойнее.
Я рассмеялась.
— А может, ты этого и ждал? Первой крови?
— Завтра будет вторая. — Генка меня по ноге погладил, приподнимая край сорочки. — Когда он меня утром здесь обнаружит.
— А ты останешься?
— Конечно, останусь.
Я потянулась к его губам.
— Со мной?
Генка лбом к моему лбу прижался, прежде чем меня поцеловать.
— С вами.
Эпилог.
Я смотрела на трёхлетнюю дочь, старательно удерживая на губах улыбку, но уже чувствовала, что обстановка в комнате накаляется. Окинула взглядом лица родственников, на Генку посмотрела, который замер рядом со мной, глядя на экран видеокамеры, нацеленной на ребёнка, и снова попросила:
— Ева, задувай свечи.
Дочка перевела на меня задумчивый взгляд, подбородок ладошками подпёрла, и снова принялась на горящие свечи смотреть, красовавшиеся на праздничном торте. Она сидела одна за накрытым столом, на высоком детском стульчике, мотала ногами и любовалась на пляшущее пламя свечей. Родственники стояли вокруг и терпеливо ждали, когда ей это надоест. Правда, терпения становилось меньше с каждой минутой. Даже Генка нервничать начал, и с ноги на ногу переминался. А дочка ещё и заявила:
— Не хочу.
— Что значит, не хочу? — удивился папка. — Ты торт не хочешь?
Ева сложила губки бантиком, подумала, после чего благосклонно кивнула.
— Хочу.
— Тогда задувай свечи, и желание загадывай, — напомнила я ей.
— Но, мама, красиво!
— Если ты не задуешь свечи, папа не подарит тебе подарок, — попыталась надавить я, как никто зная степень упрямства этого ребёнка.
Ева подозрительно на отца посмотрела, но затем лишь нос выше задрала.
— Подарит.
Завьялов рядом со мной хохотнул, а девятилетний Ванька подбоченился и громко поинтересовался:
— Нам что здесь, до вечера стоять?
Ника на него шикнула, но на мальчика это особого впечатления не произвело.
— Дядь Ген!
Завьялов камеру опустил и решил с дочерью договориться.
— Малыш, у меня есть ещё свечки. Мы вечером с тобой зажжём и дождёмся, пока догорит.
Ева пальчиком к крему на торте потянулась, а я в ладоши хлопнула, поторапливая её.
— Давай, задувай. Помнишь, как мы с тобой тренировались?
Ева закивала, щёки надула, а я Генку в бок пихнула, чтобы снимать не забывал. Пока Ева старалась, зажмуривалась, надувала щёки и головой мотала, думая, что удачно справляется с праздничным заданием, Ванька из-за её спины быстренько все свечи задул, а мы все зааплодировали.
— Вот так вот, умница моя. — Генка камеру мне в руки сунул, а сам дочку на руки взял. — Давайте, режьте торт. И чего-нибудь посущественнее. Я есть хочу.
— Нечего было опаздывать, — весомо заметил папка. — Приехали на три часа позже, а теперь одни претензии.
— Папа, ты не представляешь, какие в Москве пробки. Я, вообще, скоро дома работать буду.
Ника замахала на нас руками.
— Давайте не будем о работе. У ребёнка день рождения, а у вас опять дела в голове.
— Не дела, а пробки.
— А где нож? — Я оглядела стол. — Пап, ты не видел?
Ванька первым за стол сел и придвинул к себе тарелку.
— Я не буду салат, мне торт, — заявил он.
Ника хоть и осталась недовольна таким заявлением, но сына по волосам потрепала.
— Кто бы сомневался. — Рядом с сыном присела, а Генка ей сразу Еву на руки передал. При этом обратившись к дочери:
— Иди к бабушке. А я торт разрежу.
Ника девочку к себе на колени усадила, а сама с Завьялова глаз не сводила.
— Я тебя, честно, убью. Если ты меня ещё раз бабушкой назовёшь…
Генка с Кириллом переглянулся, и оба рассмеялись, правда, отвернулись в разные стороны. Я на мужа укоризненно взглянула, а тот только руками развёл.
— Вася, скажи ему, — потребовала Ника, когда поняла, что от собственного мужа поддержки ждать не стоит. — Если он тебе ещё нужен, хотя я не представляю зачем, предупреди его раз и навсегда! — Она посмотрела на Генку. — Завьялов, у тебя совести нет! У меня ребёнку полгода!
— Факта это не меняет, — громко оповестил Генка. До ножа, наконец, добрался, и с огромным удовольствием вонзил его во взбитые сливки и бисквит.
Ника к Еве наклонилась, повязала ей на шею салфетку, и доверчиво сообщила:
— Вот так и начинается у женщины послеродовая депрессия.
Ева её не слушала, палец в торт сунула, а потом его облизала. Я за дочкой с улыбкой наблюдала. А когда она на меня глаза подняла, спросила:
— Вкусно?
Ева кивнула, снова пальцем попыталась крем подцепить, но я ей ложку протянула. Папка за стол рядом с женой сел, посмотрел на неё и попросил:
— Вот только угрожать мне не надо.
Я посмотрела с интересом.
— Вы о чём?
— Да она меня замучила этой депрессией. От Шильмана наслушалась, и теперь грозит.
Ника усмехнулась, но говорить ничего не стала. А папка кивнул, свои слова подтверждая.
— У Лёвы беда дома, у жены послеродовая депрессия. Няню-профессионалку наняли, домработницу сменили, личного тренера по фитнесу завели, а ей всё не так. А вывод какой?
Завьялов салат попробовал, прожевал и со смехом проговорил:
— Не надо жениться на восемнадцатилетних.
— Вот точно. Его предупреждали.
— Хотя, у меня была послеродовая депрессия, причём затяжная, — заявил вдруг мой благоверный, а я на него уставилась, открыв рот. Генка вроде бы удивился моей реакции. — Что? У мужчин тоже бывает, я в роддоме на стенде читал.
— Конечно, вы же такие ранимые создания, — проговорила Ника, пренебрежительно фыркнув.
— Ещё бы. Когда Васька за год после родов дважды полностью сменила гардероб, причём на все сезоны, которых у неё в разы больше известных четырёх, это заметно расшатало мои нервы. То она поправилась, то похудела, потом вдруг всё из моды вышло.
Папка рассмеялся, а я решила обидеться.
— Ты опять об этом. Зря, я уже не раз рассказывала Нике, какой ты жмот.
